Марк Хелприн - Париж в настоящем времени

В июле над Спартой властвует солнце. Туристы всех национальностей наводняют улицы, и греков встретишь только за работой в сувенирной лавочке или в ресторане. Обветренный и загорелый, обошедший на своих двоих большую часть Пелопоннеса, Жюль мало ест, спит на голых камнях, но он счастлив – счастлив, что теперь не нужно тащить на себе оружие, что в оружии нет надобности, что война закончилась, пусть и не для ста процентов территории Франции, где еще агонизируют остатки ОАС. Он идет на восток по главной и чуть ли не единственной улице Спарты. Солнце обосновалось у него за спиной, заливая невиданно густым потоком света каждого встречного. И вот этот сноп света выхватывает девушку лет двадцати. Высокую девушку в белой обтягивающей майке и бежевой юбке. Ремешок камеры перечеркивает ее тело по диагонали. У девушки царственная осанка, прямая спина, темно-рыжие, сверкающие на солнце волосы и зеленые глаза. Бронзовая от загара, как и все в Спарте, Жюлю она кажется необыкновенно прекрасной, настолько (ему еще не ведомо, что почти все двадцатилетние девушки прекрасны, а порой остаются такими навсегда), что он спотыкается. Заметив это, она улыбается. Он начинает торопливо семенить, чтобы не упасть, и это веселит ее еще сильнее, она с трудом сдерживает смех. У нее ослепительная улыбка, и вся она ослепительно красива, но в выражении лица ее нет ни снисходительности, ни высокомерия. Наоборот – глаза лучатся добротой и теплом, будто Жюль ей ровня и они давным-давно знают друг друга.

Но Жюль не верит, что достоин приблизиться к этой восхитительной женщине, и, усмирив страстные порывы, заставляет себя пройти мимо. Он возвращается в свой пансион и целый час не находит себе места, потом бежит обратно, надеясь отыскать ее, несколько раз прочесывает главную улицу вдоль и поперек, но все напрасно. Жюль пробует придумать, что скажет ей, но потом бросает эту затею, ибо знает: при встрече он будет слишком потрясен и не вспомнит ни единого слова из заготовленной речи.

И вот, когда в Спарту приходит ночная прохлада и громче становится стрекот цикад, не в силах выкинуть ее из головы, он твердит беспрестанно две строчки по-английски, две строчки из стихотворения Джона Бетчемана [27] Сэр Джон Бетчеман (1906–1984) – британский поэт и писатель, один из основателей Викторианского общества. о безумной страсти во время теннисного матча и после, а может быть – и вечной безумной страсти:

Ему нравятся стихи Бетчемана. Нравится вольтеровская эпистола «„Вы“ и „ты“». Оба поэта так хорошо разбираются в любви, что способны запечатлеть ее силой собственного воображения, даже когда она ускользает от них, как теперь, в Спарте, ускользнула от него.

Греция просто кишит французскими, немецкими и американскими туристами – французы и немцы здесь из-за выгодного обменного курса. Еще французы не хотят ехать туда, где правит Франко, а у немцев – к вящей неловкости всех прочих – приятные воспоминания о Греции, связанные с войной. Американцы, коим курс валют, похоже, благоприятствует почти повсюду, всегда шли косяками, даже до выхода фильма «Грек Зорба» с последующей бурной продажей книг Казандзакиса [28] Никос Казандзакис (1883–1957) – греческий писатель, один из крупнейших авторов XX в., автор таких романов, как «Грек Зорба» (1946) и «Последнее искушение Христа» (1952). . Музыка для бузуки популярна во всем мире, и это радует Жюля, который бесконечно восхищается Микисом Теодоракисом, невзирая на мнение факультетских снобов. Для этих людей вполне допустимо, что Бетховен и Лист обращаются в своем творчестве к традиционным танцам, что Сметана использует древнюю народную песню в Má vlast [29] «Моя Родина» (чеш.) – цикл из шести симфонических поэм Б. Сметаны (1824–1884), пронизанный чешскими народными мотивами. , но Теодоракису не дозволено возрождать душу Греции – возможно, потому, что он, предположительно, зарабатывал этим такую уйму денег. Пятью годами позже, во время диктатуры полковников, Жюль станет свидетелем ареста торговца из Итеи только за то, что у него в лавке звучала музыка Теодоракиса, но сейчас Греция безмятежна, во всяком случае на поверхности.

В афинском пансионе было забронировано только два номера, в расчете, что уж к Афинам кто-то из дружков достаточно сблизится с Сандрин, чтобы разделить одну из комнат. Но Сандрин сбежала, а Серж с Аленом решили поселиться вместе, так что Жюлю неожиданно повезло жить одному. Комната у него вся белая, за исключением мозаичного пола-терраццо. Две односпальные кровати с белыми простынями, без одеял – вот и вся меблировка, если не считать двух стульев и столика на терраске с видом на крошечную площадь между улицей Аристотеля и Каматерона. Туалеты и душевые – в коридоре.