Марк Хелприн - Париж в настоящем времени

В первые дни августа, когда французы массово покинули Париж, Арно и Дювалье продолжали трудиться чисто машинально. Большинство людей из списка уехали из города, все текло медленно, о детективах почти забыли, никто не следил за их работой, и стояла такая жара, что даже птицам было лень петь. Под конец дня десятого августа, в понедельник, они вернулись в участок, слегка очумев от яркого солнца на улице. Убитые жарой сухие листья, устилавшие дорожки парков, напоминали, что скоро осень принесет с собой яркие краски и прохладный ветер.

Арно вышел плеснуть холодной воды в лицо, а Дювалье погрузился в кресло, стараясь больше не думать о деле, и краем глаза увидел большой конверт на столе у Арно. Когда Арно появился в дверях, Дювалье сообщил напарнику, что его комиссариат прислал какие-то документы. Арно уселся за свой стол:

– Какие-нибудь очередные изменения в правилах. Вечно они надоедают всякой ерундой, чтобы нам было чем заняться.

Откинувшись на спинку кресла, он открыл конверт – так обращаются с надцатой по счету макулатурной депешей из целой кучи, когда главная забота – не порезаться бумагой.

– Это еще что? – спросил он, когда из конверта выпал еще один конверт и записка из комиссариата; на конверте была наклеена турецкая марка. – Что это такое? – обратился он к Дювалье, поднимая меньший конверт.

– Türkiye Cumhuriyeti. Так же как и на арабском – «джумхуриети» означает «республика».

– А что это за сооружение?

Дювалье посмотрел на здание, изображенное на одной из марок:

– Не знаю. Но тут написано: «Askari Yargitay» и «сто лет». Так что это столетие Askari Yargitay. Askari – это солдаты. Yargitay – я думаю, это суд. Наверное, какой-то военный трибунал. Так и что? Это просто марка. Что в записке говорится?

– Это от Коко, – ответил безрадостно Арно.

– Что за Коко?

– Один идиот, который… Его не могут отправить в патруль, поэтому терпят в конторе. Он выполняет обязанности секретарши. И как он только ухитрился пройти подготовку. На второй или третий день дежурства он, сидя в патрульной машине, прострелил себе бедро и голень.

– Одним выстрелом и бедро и голень?

– Нет, двумя.

– Как это можно случайно выстрелить в себя дважды?

– Он сказал, мол, ему показалось, что кто-то в него выстрелил, и он выстрелил в ответ. Теперь хромает, конечно. Вот что он пишет: «Дражайший мой Арно…»

– А родной язык у него какой?

– Французский. «Это письмо пришло вам около двух недель назад из ГУВБ [66] Главное управление (генеральная дирекция) внутренней безопасности (ГУВБ) МВД Франции (DGSI) – контрразведка Французской Республики, одна из спецслужб Франции. без пояснений. Я оставил его у вас на столе, но вы так и не появились, так что посылаю его вам. Конверт по ошибке вскрыли и заклеили скотчем, как заклеивают письмо, когда его рвут ненарочно или что еще. Я его не читал. И никто не читал. Надеюсь на скорую встречу, Коко».

– Может, тебе надо перевестись в наш комиссариат? – сказал Дювалье.

– Может, и надо. – Арно разрезал скотч, но прежде, чем вынуть письмо, глянул на почтовый штемпель. – Оно пришло в середине апреля. Сейчас август, так что это безусловно очень срочно.

В конверте лежало письмо и сложенный счет из парижского ресторана «У Рене», бульвар Сен-Жермен, 14. Арно скользнул взглядом по первым строчкам письма:

– Это от Рашида Бельгази. Ему разрешили уехать. Он вообще ни в чем не подозревался.

– Готов поспорить, он отправился в Сирию, – сказал Дювалье. – Я прав?

– Да. И что же он тут пишет?

Арно протянул письмо Дювалье.

– А пишет он…

– Я думал, ты не знаешь арабского.

– Ну, чтобы это прочесть, моих знаний вполне достаточно. Тут написано: La Allah illa Allah, wa Muhammadu Rasul’ Allahi. La qanun illa ashariyatu – «Нет иного бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – посланник Аллаха. И нет иного закона, кроме шариата».

Он отдал письмо Арно.

– А это? – Арно повернул письмо лицевой стороной к Дювалье, чтобы тот перевел.

– «Во имя Аллаха, милостивого и милосердного», почерк на арабском такой корявый, как у пятилетнего, – не скажу, что у меня намного лучше.

Остальное было по-французски. Арно читал, без конца запинаясь. Не так-то уж часто ему приходилось практиковаться в чтении вслух – он же был полицейским, причем бездетным полицейским.

– Он пишет: «Надеюсь, к тому времени, как вы это прочитаете, я уже стану мучеником. Халифат ширится. Еще при вашей жизни Франция станет мусульманской. И в ней не будет неверных. Нотр-Дам станет мечетью, а единственной книгой станет Священный Коран. Вы дали мне свою карточку, чтобы я сказал, если что-то вспомню. Теперь, когда я веду джихад и стану мучеником, я с гордостью сообщаю, что мы втроем собирались грабануть и убить еврея. Мы нашли одного на мосту и избили его, но прежде, чем мы смогли отрезать ему голову, какой-то мужик налетел сзади, тот, которого вы ищете. Он был старше, чем я тогда сказал, а выглядел он так, как вы говорили. Он действительно крикнул что-то по-немецки, но я не знаю что. Я напридумал много, потому что не хотел, чтобы вы его нашли. Тогда бы он сказал, что спас еврея, так что я наврал. Я бросил наш нож в реку и поднял с земли вот это, которое он уронил. Теперь вы, наверное, его найдете, и он сдохнет в тюрьме от руки братьев до того, как войска халифа войдут в Париж и очистят его от всей этой скверны. И они это сделают, по воле Аллаха! Рашид Бельгази».