Коллектив авторов - Посиделки на Дмитровке. Выпуск 7

А я долго уклонялась от тестирования. Мало того, что я тугодум, я тогда была безработная домохозяйка. Чем я могла быть интересна?

Но экспериментатор Дмитрий Иванов из лаборатории Дианы Богоявленской устроил засаду у нас дома, попивая с мужем чай, и все-таки дождался моего появления.

Тест был очень скучный. Это были однотипные шахматные задачи на видоизмененной шахматной доске. Участвовали две фигуры — черная и белая. Экспериментатор рисовал в клетке свою фигуру, а я должна была увести из-под удара свою.

Но я в шахматы никогда не играла. Так же, как и в другие игры, где есть противник и победа над ним. У меня не было потребности кого-то побеждать.

Дмитрий выложил на стол кучу цветных карандашей и велел каждый ход рисовать своим цветом. Он выставлял очередную фигуру и торжественно включал секундомер, а я не спеша рылась в цветных карандашах. Показывать рекорд скорости соображения мне было незачем, ведь я — простая домохозяйка. Поэтому я долго разглядывала картинку, прежде чем сделать свой ход. Я думала — поскольку задачи однотипные, для них можно найти связанные общей закономерностью ответы и не скучать над тестом.

А секундомер на столе яростно тикал. Дмитрий, наверное, еще не встречал такого медлительного тугодума.

Эксперимент включал определенное количество вопросов. Они закончатся — и я свободна! Но я не дождалась окончания. Я, наконец, нашла закономерность и сказала экспериментатору:

— Вот вам формула, где есть ответы на любой вопрос вашего теста.

Дима как-то сразу изменился в лице, встал из-за стола и торжественно объявил:

— Поздравляю вас, вы успешно прошли наш тест до конечного результата. За многие годы нашей работы этот тест прошли шесть человек. Вы — седьмая. И вы — первая женщина среди них.

Дима с доброй улыбкой смотрел на меня. А я выпалила самое умное, что когда-либо произносила:

— НЕ ГОВОРИТЕ МУЖУ!

Недавно моя университетская подруга Ира пригласила меня на концерт. Играла известная виолончелистка, профессор Московской консерватории. В те дни ей исполнилось восемьдесят лет.

Она вошла в зал, легкая и быстрая, в шуршащем вечернем платье. Взяла с фортепиано листочек и прочла нам свои стихи о любимой сонате. А потом стала играть. Лицо виолончелистки во время игры сначала было строгим, потом озорным и хитрым, потом радостным, потом счастливым. А музыка была ох как хороша!

Тонкие профессорские пальцы, натруженные за многие годы от соприкосновения с тугими виолончельными струнами, были перебинтованы.

И было ее лицо почему-то знакомым…

Ира толкнула меня в бок:

— Смотри, а ведь ты чем-то на нее похожа! В точности твой овал лица.

Да, и не только овал лица. Выражение лица, мимика — я не раз видела это в зеркале!

…Когда мне будет восемьдесят, я буду такая же легкая и стройная, в таких же очках, и так же буду входить в освещенный зал в шуршащем платье. Я буду читать свою прозу. Или делать научный доклад. Или играть на виолончели, я научусь, я давно хотела. Я буду передавать мысли, чувства и образы, которые помогали бы нам всем жить, любить, растить детей.

Какая счастливая встреча.

В СССР не было секса и колбасы. А еще не было философии. Эта наука, так же, как психология, социология, генетика и прочая кибернетика, были нежелательны. В них видели повивальных бабок империализма.

В университетах закрывались философские факультеты. Во главе Института философии Академии наук непременно ставили члена Центрального комитета КПСС.

Непонятным образом в стране вырастали выдающиеся мыслители, имена которых мы узнаем во время оттепели. А до того, в конце 50-х — начале 60-х годов самым известным миру советским философом оказался Александр Спиркин. Что очень удивило и его самого. Но, узнай о высочайшем рейтинге Спиркина широкая публика, она была бы ошеломлена — его знали лишь как автора отчаянно смелых статей в защиту парапсихологии.

А кто, собственно, «назначил» Спиркина первым? В 60-е годы к Александру Георгиевичу приехали двое ленинградцев, только что вернувшихся из США, и передали ему трехтомник «Русская философия», изданный Чикагским университетом. Авторы: Сковорода, Чаадаев, Герцен, Бакунин, Розанов, Соловьев, Бердяев, Плеханов… Спиркин.

— Меня там назвали одним из главных русских философов. Формально попал в классики! — рассказывал Александр Георгиевич. — Там была моя статья о Плеханове и краткая биография. Не представляю, как это получилось. Я ведь даже еще не был членом-корреспондентом, всего-то заведовал редакцией философии «Советской энциклопедии». Я прятал эту книгу. Зависть! Опасно было показывать ее коллегам. Особенно таким, как академики Константинов, Федосеев, Митин — члены ЦК. Чикагские издатели дали сведения о них в сносках, назвали представителями политической философии.