Все объясняет письмо самой графини, отправленное поэту накануне, январским днем 1830-го: «Решено, что мы отправимся в нашу маскированную поездку завтра вечером. Мы соберемся в 9 часов у матушки. Приезжайте туда в черном домино и с черной маской. Нам не потребуется Ваш экипаж, но нужен будет Ваш слуга — потому что наших могут узнать. Мы рассчитываем на Ваше остроумие, дорогой Пушкин, чтобы все это оживить».
Верно, надежды графини оправдались, ведь, по ее словам, все участники маскарада изрядно «позабавились».
В каких только обличьях художники не изображали Александра Сергеевича?! Да и сам поэт любил представить себя в виде то арапчонка, то женщины, а то и вовсе — коня! Но в маске?.. И уж не под черной ли венецианской маской в тот беззаботный вечер пытался скрыться поэт?!
Я негой наслажусь на воле
С венециянкою младой,
То говорливой, то немой,
Плывя в таинственной гондоле…
Все же Пушкин незримо присутствует в таинственном городе, надежно сберегаемом святым евангелистом от перемен и забвения. Вместе с тенями своих собратьев по перу: великих венецианцев Гольдони, Гоцци, Казановы, бесшумно скользящих по парапету набережных, качающихся в пришвартованных ночных гондолах, следящих с террас и балконов палаццо за пестрой многоязыкой толпой… Бесспорно, Пушкин в Венеции именовался бы не царем русской поэзии, а ее дожем!
…Ровно через семь лет, на исходе января 1837-го, графиня оставит в дневнике иную, скорбную запись. Она будет искренне горевать о безвременной кончине Пушкина, сетовать на смерть, похитившую «дорогого, горячо любимого поэта… этот прекрасный талант, полный творческого духа и силы! …Этот прекрасный сияющий светоч, которому как будто предназначено было все сильнее и сильнее освещать все, что его окружало…»
Приключения графини в Венеции
Минет еще десятилетие. В 1847-м графиня Долли впервые окажется в Венеции. Город безраздельно завладеет ее сердцем — свои восторги она спешит разделить с близким другом, сестрой Екатериной: «Я без ума от Венеции! Эти вечера на площади Святого Марка, сама эта великолепная площадь, которая фантастически хороша — все несказанно красиво». И новые письма сестре в Петербург полны признаний в любви к чудному городу: «Я научилась смотреть Венецию, которую раньше не знала и которая полна настоящих шедевров… Площадь Святого Марка — наш обычный салон. Мы каждый вечер остаемся там до одиннадцати часов»; «Площадь Святого Марка по вечерам освещена как днем… На ней чувствуешь себя точно в огромной танцевальной зале…»
Вскоре Долли пришлось испытать иные чувства: революционные страсти, бушевавшие в Европе, о предвестниках коих так мило и остроумно судачили в ее петербургском салоне, «опалили» и саму графиню.
В 1848-м супруг, граф Шарль-Луи Фикельмон, получил новое высокое назначение по службе и вынужден был спешно отправиться в Вену. Долли оставалась в Венеции, входившей к тому времени в Австро-Венгерскую империю, где и застала ее весть о восстании в столице. Эхо грозных событий отозвалось и здесь: в марте горожане провозгласили Венецию республикой, и всех австрийцев ждала печальная участь, если не изгнанников, то заключенных. Долли с дочерью и зятем в одночасье оказались заложниками.
В революционной Венеции графиня дважды подверглась аресту. Площадь Святого Марка уже не напоминала ей прекрасную танцевальную залу, скорее — арену гладиаторов…
Спасительным для нее стало решение консула Великобритании: он прислал за Долли и ее семьей из Триеста английский военный корабль. Но вступить на его борт оказалось не просто — особняк семейства Фикельмон взяли в кольцо национальные гвардейцы, а супруге министра иностранных дел Австрии было объявлено, что она не может покинуть город. Лишь вмешательство главы Венецианской республики Даниэле Манина сделало возможным ее отъезд (или бегство?) в Вену.
Через годы графиня вновь вернулась в Венецию — словно для того, чтобы в этом прекраснейшем городе, подарившем ей столько счастья и столько тревог, завершить свой земной путь. В палаццо Клари, на набережной Ле Дзаттере, откуда открывался вид, так схожий с петербургским…
Незримы связи южной красавицы с ее северной сестрой: Гранд-канал впадает в Неву, Мойка — в канал Святого Петра, а Фонтанка несет свои воды в канал Джудекка. Единое кровообращение Венеции и Петербурга.
Венеция и венецианцы
Венеции не нужны гиды — она сама поведет по лабиринту улочек, покажет великолепные палаццо и старые особняки, поведает самые сокровенные истории о былых обитателях. Нужно лишь довериться и беспрекословно следовать за ней. Она умеет рассказывать: вот закрытые старые ставни, из них давно уже не выглядывает юная венецианка, так любившая подставлять свои волосы солнцу, закрывая лицо от его лучей особой шляпкой, вот бронзовые дверные ручки в виде львиных голов, химер или ангелов. И двести, и триста лет они были такими же… И те же мелодии напевают гондольеры…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу