Никита Немцев - Ни ума, ни фантазии

«Измельчал наг’од, — подумал Ленин. — С таким каши не сваг’ишь: ситуация даже хуже, чем в четыг’надцатом… А впг’очем — упог’ен…»

Ленин шёл по очужелой столице, глядел на угнетённый народ и пытался заговаривать с людьми. Но те — уносились по своим буржуйским делишкам.

Добрался до «Кружки», отряхнул снег, заказал три литра светлого, луковые колечки, колбаски и гренки со сметанным соусом. Когда он смотрел в меню — там были нарисованы банки с пивом. Обычные советские банки. А принесли в пластмассовой штуковине с краником. Ленину грустно стало.

Он подходил к мужикам самого пролетарского вида и спрашивал про себя — никто не мог связать двух слов. Тогда Ленин возвращался за свой столик и угрюмо пил пиво.

Заведение было очень даже кабацкое — с деревянными скамьями и огромными столами. Должно бы быть весёлым, — а хочется выть. А Ленин так хотел мира без воя!.. Но вышло вот что.

И мысль эта была даже горше дешёвого пива.

Начинался футбол, в зале сбилась приличная толпа. Мест не оставалось, и к Ленину подсели трое молодых людей.

Минуя пиво, эта троица крайне студенческого вида заказала сразу водки: по двести пятьдесят грамм на брата. Выпивая синхронно и строго раз в две минуты, они не запивали и не закусывали — только глубоко вдыхали кислые ароматы заведения. Когда пятнадцать рюмок были опрокинуты, они заговорили о политике.

— А я вам говорю: правильно Трамп сделал, что в выборах победил. У России шанс теперь есть! Главное, не просрать его, как всегда, — говорил один, в пальто разночинца, с причёской ёжиком и неправдоподобным носом.

— Ну ё! У нас русофобы же в правительстве. Бабла нарубить, бабла увезти — и всё. Нахера им сильное государство? — говорил другой, низенький толстенький; губы у него были ухмылочные.

— Как говорил Черчилль: политика это искусство возможного, — заключил из них последний, немножко всклоченный, с безумными глазами и с кольцом в ухе.

— Вообще-то, Бисмарк, — поправил разночинец.

— Ну и он, значит, тоже.

Ленин заглядывал им в лица и не мешал губам сложиться в улыбку. Вот она — инициативная молодёжь! Поколебавшись в нерешительности, Ленин всё-таки попробовал завести беседу, пока эти господа не заказали себе ещё водки:

— Извините, товаг’ищи, за нескг’омный вопг’ос… Но я услышал ваш г’азговог». А вы каких убеждений будете?

— Ну я типа монархист, — заявил разночинец.

Ухмыляющийся оказался либералом, а всклоченный — имперцем.

— Как жаль! Ни одного коммуниста… — расчувствовался Ленин.

— Да вы о чём вообще? Постленинский «совок» — та же самая монархия, только флаги другие.

— Ах, не напоминайте!.. — в сердцах бросил Ленин и, отпив, поставил кружку с пивом на стол. Троица взглянула на него с удивлением. Ну а Ленин — без всяких стеснений — рассказал им всю правду.

Некоторое время пятым человеком за столом сидела тишина. Она была озадачена и всё хотела задать какой-то вопрос. Но ухмыляющийся этого пятого прогнал:

— Гладко стелете.

— А я подозревал!.. — вставил всклоченный (вид у этого парня и правда был подозрительный).

— А можно спросить? — схватился тут же разночинец. — Вы когда революцию свою мутили, вы страну спасали или в мировой пожар щепки бросали?

— Да как сказать… У меня была мечта…

— Рай всем на халяву? Но это же лабуда. Вы сами это быстро просекли и стали расплачиваться шеями современников… «Сегодня» в унитаз смыть, а «завтра» из говна и палок лепить!.. Отличный план, батя! Просто не могу, какой отличный! — Разночинец отвернулся и подозвал официанта.

— Послушайте, молодой человек. Никто не говог’ил, что будет легко. Мой пг’ожект, к сожалению не удался — да. Но зато тепег’ь будущее можете постг’оить вы! Подни́мете людей на баг’г’икады… Я вас научу.

— Владимир Ильич, что-то мне подсказывает, что у нас с вами разное будущее, — говорил разночинец, всё ловя официанта. Его друзья охмелели совершенно. Разве ещё только всклоченный что-то соображал.

— Вла-а-адимир Ильич, а это врут или вы правда и Арманд — тю-тю и Крупскую — тю-то? — Всклоченный подпёр свою лоснящуюся щеку́.

— Ну… Кхе-кхе! Как сказать… — Ленин покраснел.

— Тупые у тебя какие-то вопросы. — Разночинец опять ввязялся. — Ильич, ты скажи лучше: пломбированный вагон был? Немецкое начальство было? И капитал забугорный? А?

— Не помню. — Глаза Ленина застыли испугом.

— Не помнишь? Сам наворотил, а теперь не помнит! — Разночинец порвал бы Ленина в клочья, если б тот был бумажный