Ах, да. Номера телефонов, банковских карт, места обитания, имена.
— Ах, да. Ну, извини. Удачи.
Олег забыл, что секс — не повод для знакомства. Как он сам здесь по молодости искрометно шутил.
Он, действительно, не стал оставаться, смылся, ни с кем из «никого» не попрощавшись, сел под дождем в первый же хачмобиль, долго и нудно пёр, несмотря на то, что поздно и дороги, вроде бы, пустые. Водила, к тому же, не знал — что, где, и там, где нужно было лавировать по дублерам и дворам, оказался совсем уже дурнем.
— Да господи, — матюгнулся Олег, — всё, вон, у метро, меня оставь, а…
Это был просто рекордный по своему дебилизму и затратам энергии день. По бесполезным метаниям. Бессмысленным телодвижениям.
Выйдя из машины перед торгушником, ступив в первую же глубокую лужу, Олег понял, что сейчас рухнет где-нибудь, и это уже не присказка для жирного идиота. Он забрел в круглосуточную жральню, настойчиво мигавшую всеми огнями во всех лужах, попросил чайник горячего чая с имбирем, чашку крепкого-крепкого кофе и какую-то ерунду на пожевать, хотя аппетита как не было, так и дальше не было.
Вообще, надо было отдышаться и домой, но он зачем-то тянул время, хоть и знал, что ночью вслепую шлепать по дворам будет еще труднее.
Понятно, что он думал о Газозе; понятно, что дело было не только в том, что вот он разболелся, самому бы вернуться в нормальную жизнь. (А что он наобещал ей в том гаражном Освенциме?..) И не в том (может, и «не только в том», но сейчас вдруг не хотелось выпячивать цинизм), что она пострашнела, деградировала, сдала. Ну, во-первых, ей и не позвонишь… И не заберешь. Вот — ключевое. Куда он ее заберет?.. Куда он с ней?..
Полыхали огни, перед черным океаном дворов, полыхал имбирь.
В следующий раз он услышал о Газозе не слишком скоро. Или, по крайней мере, многое заслонило ее облезший образ — это не считая того, что он гнал от себя тягостные мысли, что должен же как-то помочь. Рентген с третьей попытки выявил нехорошее пятно в легком, и это нехорошо совпало с новым заказом — историей о том, как «Файл» разоблачал медицинское начальство Москвы. Генералов от онкологии. И их делишки с наркотическими обезболивающими. Врываясь со съемочной группой в кабинеты в обед, а утром — деревянея на заборах крови (тягучая, черная кровь еле капала, медсестра старалась и так, и эдак, чтобы набрать образцов на добрый десяток пробирок), Олег переживал сумеречный период и сложную шизофрению — раздвоение на пациента и воина очистительной правды. С одной стороны, проект давал массу потенциально полезных знакомств — это если это реально рак, — телефонов, паролей-явок, проходок в кабинеты, облизанные онкологической молвой. С другой стороны, погромно собирая компромат, он явно портил отношения. С третьей, неповоротливая государственная медицина еще никак не сопоставила рутинного пациента с нахальным тележурналистом. Набор банальных псевдонимов, как всегда, работал на него. Пока. Пока не покатилось вспять. На работе про пятно Олег не рассказывал — не хотел, чтобы отлучили от дорогостоящего проекта из-за «конфликта интересов», а то и просто могли ползком-ползком выпереть на улицу, чтобы не связываться потом с дорогостоящим больным… От всего этого голова шла кругом, и крови было отчего медленно капать: руки мерзли, мерзло всё, на Москву обрушились ледяные осенние грязи и хляби, и на анализы в полседьмого утра Олег добирался неподвижным кульком в метро. Еле переставляя ноги в свежевымытых вагонах.
Так что когда ему начали вдруг названивать из приемной СС — он не то что не отвечал «принципиально». Ему действительно было не до того. А вот сам СС истолковал так, что «принципиально».
— Не хотите со мной разговаривать? — как бы и шутливо, насколько это получалось, спрашивал он.
— Сергей Спартакович, вы вот, когда закрывали фильм, со мной поговорить почему-то не захотели.
— Олег, о чем вы?.. Я слышал, что вы заболели. Кто закрывал фильм? Когда?..
Перепираться было неинтересно, но СС долго и тупо настаивал, чтобы Олег все-таки прибыл для очень важного и жутко срочного разговора. Олег отбивался вяло. Эти тени из прошлого не волновали его совсем, тем более что благородный Баргямянц нашел-таки возможность хоть скромно, но оплатить.
— Хорошо, я расскажу по телефону, — заявил СС так тяжело, как будто инертность Олега толкнула его на страшное.
— Что такое, вас прослушивает госдеп?
— История с фанатскими группами, с сектой сторонников Коноевского в соцсетях получила трагическое продолжение, — торжественно зачитал СС: паузы левитановы. — Два дня назад два активиста этих групп покончили с собой. Они прыгнули с крыши недостроенного дома в Балашихе, а перед этим оставили обращение, в котором говорят, что умрут за право великого художника творить без цензуры.
Читать дальше