Хэрриет Эванс - Дикие цветы

Каждое Рождество они с отцом проводили вместе, сидя на диване в гостиной Ривер-Уок, их дома в Туикенеме [11] Туикенем — западное предместье Лондона, расположенное у берегов Темзы в 16 км от центра столицы Великобритании. , где блики от Темзы играли на желтых стенах. Потрескивание огня, влажный, сладкий запах каштанов. Из папы получалась отличная труба. Он вообще много чего умел делать отлично: чинить воздушного змея, заклеивать пластырем разбитое колено, взбегать по стене и переворачиваться… « ЛИКУЙ, АНЖЕР!.. » [12] Шекспир У. Король Иоанн. Акт II. Сцена 1 (пер. Н. Рыковой). .

Мысли снова ускользали от нее-в последнее время это происходило все чаще.

Уильям вежливо улыбнулся.

— Некоторые члены хора-любители оперы и помнят вашу графиню в «Женитьбе Фигаро» [13] «Женитьба Фигаро» — опера-буфф Вольфганга Амадея Моцарта по одноименной пьесе французского драматурга Пьюера де Бомарше (1732–1799). Графиня Розина Альмавива — действующее лицо оперы, исполняет в начале второго действия скорбную арию об утраченной любви. . Ваше присутствие здесь-настоящая честь для нас.

— Это очень мило, — ответила она вежливо.

— Я бы так хотел это увидеть… — Он сделал паузу. — Впрочем, все было так давно, и люди, наверное, уже ужасно надоели вам своими расспросами… — Тут он резко оборвал себя, а его глаза за очками выпучились. — Простите, я имею в виду…

Корд засмеялась.

— Ты имеешь в виду, я стара и вышла в тираж, а твои хористы помнят меня еще до того, как мой голос испортился.

Уильям пришел в абсолютный ужас.

— Нет, нет, Кор… Корделия. — Он запинался, а его лицо приобрело явственный оттенок спелой сливы. — Уверяю вас, это не так.

— Я просто шучу, — мягко прервала его она. Безусловно, именно это он и имел в виду, но только так, только шутя, она могла справиться с подобными нынешнему моментами, с сильной, острой болью, которую чувствовала в груди, когда позволяла себе вспомнить, хоть даже и на минуту, каково это — открывать рот и изливать в мир божественные, восхитительные звуки. Когда-то давно она владела этим искусством. Много-много лет назад, в совсем другие времена.

— Мне понравилось с вами петь. У вас отличный хор. — Возникла неловкая пауза. — Теперь извините, что упоминаю о презренном металле, но как мы поступим? Мне отправить вам счет?…

Он кашлянул.

— Нет, нет, у нас есть ваши данные, секретарь заплатит вам, как только будут обработаны кассовые сборы.

— Конечно. Чудесно! — Она услышала порицание в его голосе, но ей давно уже не было стыдно: когда нужны деньги, приходится гоняться и за такой мелкой сошкой, как провинциальный хор. Недавно ей вообще отказывались платить-хормейстер даже оставил издевательское голосовое сообщение, в котором говорилось, что она не должна была соглашаться на концерт, зная о состоянии собственного голоса. Корд позвонила в Союз музыкантов, и деньги ей отдали, хотя и без особой любезности. Как ни жаль, но она уже давно миновала ту точку, в которой могла позволить себе ждать оплаты. Триумф графини Альмавивы состоялся двадцать шесть лет назад, и самое большое, на что она могла рассчитывать сейчас, помимо преподавания, — это концерты каждые несколько недель, которые приносили ей достаточно средств, чтобы покупать еду и оплачивать счета. Хотя даже так денег едва хватало.

— Что ж, благодарю еще раз, — сказал Уильям; его лицо снова обрело здоровую расцветку. Он отвесил легкий напыщенный поклон. — Прошу прощения, но я должен присоединиться к остальным — сегодня у нас небольшая вечеринка.

— Замечательно, — сказала Корд, улыбнувшись.

— О, простите… Мне так жаль, но паб вмещает совсем немного народу, и я боюсь…

Корд похлопала его по руке, разрываясь между ужасом и желанием смеяться:

— Если честно, я все равно не собиралась никуда идти.

Как же быстро все превращается в фарс, подумала она и вздрогнула, попытавшись сосредоточиться на рукопожатии и кивках Уильяму, который отступал с почти комичным выражением облегчения на лице.

Вернувшись в свою гардеробную-на самом деле это был крошечный уголок за занавеской позади ризницы, где облачался викарий, — Корд быстро переоделась из тяжелого бархатного платья в льняные брюки и свободный топ, стараясь не падать духом и слегка дрожа от холода, царившего в старом здании даже в теплую летнюю ночь. Она слишком хорошо знала подобные церкви, их кошмарные системы отопления, неудобно расположенные уборные, их назойливых служек и, что хуже всего, безжалостную, неумолимую акустику, которая, казалось, насмехалась над ней, усиливая все недостатки ее некогда безупречного голоса.