Андрей Воронин - Убийца не придет на похороны

«Ничего, со временем я пойму и это».

Пантелеич выкатил из сарая велосипед, на багажнике которого была прикреплена корзина, натянул кепку почти на самые глаза, протер стекла очков и стал похож на заправского велогонщика. Прокатив велосипед несколько шагов, лихо, по-молодецки закинул ногу, пару раз вильнул, затем нашел равновесие и покатил к воротам.

Дорогин по-деловому затворил ворота и помахал на прощание рукой.

Рычагов застал своего пациента во дворе, у сарая. Дорогин держал в руках топор, а возле стены высилась аккуратная поленица свеженаколотых березовых дров.

— Рановато тебе еще топором махать, — сказал Рычагов.

— Хочется, — тихо ответил Дорогин.

— Ну, если только хочется. Как тебе Пантелеич?

— Болтлив не в меру, — сказал Дорогин.

— По сравнению с тобой — разговорчив. Лишнего он не сболтнет. Уже третий год при мне. А тебе всякую всячину рассказывает лишь потому, что я Пантелеичу внушил, будто ты ничего не слышишь и ничего никому не можешь рассказать.

— Возможно.

— Видишь, какую шапку-невидимку я тебе подарил?

— Утомляет чужая болтовня, когда сам не можешь сказать — заткнись!

— А водкой угощал?

Дорогин сделал вид, что не слышит.

— Значит, угощал, — решил Рычагов и засмеялся, похлопав Дорогина по плечу. — Да и водки тебе не стоило пить. Раз выпил, ладно. Мужик он ничего, наверное, сейчас переживает, думает, я его на тебя сменить хочу.

— Да, он такое говорил.

— Надо будет ему сказать, чтобы не волновался. Я тебя ему в помощь взял, дом большой, участок тоже немалый, так что помогай ему пока.

Рычагов уже сделал шаг в сторону, но тут же вернулся к Дорогину.

— Больницу мою видел?

Тот не знал что сказать.

— Больницу?

— Значит, видел, — за него ответил Рычагов. — И думаешь, небось, для кого там все приготовлено. Так вот, чтобы ты не думал, сразу тебе скажу. Бывают случаи, когда людям не хочется обращаться в больницу, слишком это опасно. И для того, чтобы в больницу не обращаться и чтобы никто не знал, они приезжают ко мне. Правда, чаще их привозят, я, как могу, борюсь за их жизнь: зашиваю, режу, извлекаю пули. За это мне хорошо платят — за то, что лечу и за то, что молчу. Видишь, за молчание тоже можно получать деньги.

— Знаю, — сказал Дорогин.

— Так вот, не удивляйся, если кого-то привезут. Кстати, ты для них останешься немым, который ничего не слышит и не говорит. Так будет лучше и для тебя, и для меня, и для них. Понял?

— Что же здесь не понять, — сказал Дорогин, удивившись собственному голосу. — Чем смогу — помогу.

— На это я и рассчитывал. А я тебя не обижу. Кстати, тебе нужны документы, — сказал Рычагов.

— Да, не помешали бы, — ответил Дорогин.

— Я сейчас над этим вопросом думаю. Ты же знаешь, у нас все вопросы решаются, если есть знакомые и деньги.

— Но у меня нет денег и нет друзей, — сказал Дорогин.

— Я твой друг и у меня есть деньги. Так что документы мы тебе сделаем.

— Зачем это вам? — Дорогин смотрел в глаза Рычагову не мигая.

— Думаю, ты догадываешься.

— Нет.

— Врешь, — впервые Рычагов позволил себе повысить голос на Дорогина и не дожидаясь ответа, зашагал к гаражу.

«Что ж, дают — бери», — решил Дорогин и почему-то подумал, что он никогда не сможет предать Рычагова и тот об этом знает. Нащупал слабую струнку в его душе и пользуется этим.

Но он был не прочь, чтобы ему на первых порах помогали. Теперь Дорогин уже чувствовал силу в руках, понял, что дело идет на поправку и идет семимильными шагами. Если он может махать топором, пить водку, то скоро окончательно придет в норму. Вот тогда и сможет поговорить с Рычаговым на равных. А пока, он его пациент, а Рычагов врач. Сказать хирургу у него было что, но пока еще не пришло время.

Даже смерть Резаного не смогла изменить привычки Чекана. Правда, она выбила его на некоторое время из привычной колеи, заставила временно сменить образ жизни, но затем все стало на свои места. И Чекан с двумя телохранителями, как и прежде, отправился вечером поиграть в карты.

Он не садился за стол с того самого дня, когда его заставил бросить на сукно карты неожиданный звонок Саши Данилина. Чем кончился тот вечер и та ночь, Чекану вспоминать не хотелось. Теперь он радостно потирал руки в предвкушении игры. Выиграет он или проиграет — это занимало его мало. Был важен только процесс, азарт, озноб, радость выигрыша или разочарование по случаю проигрыша.

«Главное, пощекотать себе нервы».