Евгения Овчинникова - Иди и возвращайся

Пятый этаж управления был похож на отделение полиции, но людей тут было меньше.

У пробегавшего мимо молодого человека я спросила о Клочкове.

– Женька, – окликнул он коллегу, шедшего нам навстречу, – девушка интересуется, где найти Клочкова.

– Клочкова? Кто такой Клочков?

– Точно не знаю. Следователь, наверное. Клочков М. П., – для верности я протянула им квадратик с именем и телефоном. Они взяли его и внимательно изучили с обеих сторон.

– Саня, тут девушка ищет Клочкова, – они подозвали другого молодого коллегу.

– Отстаньте от девчонки. – Тот отобрал у них и вернул мне записку.

Он указал на дверь, напротив которой мы стояли. На ней была табличка: «Кабинет № 53. Клочков Михаил Петрович. Старший оперуполномоченный уголовного розыска по Центральному району Санкт-Петербурга».

Под громкий хохот я постучала в дверь. Ответа не последовало. Постучала еще раз погромче.

– Кто там такой вежливый? Входите, – раздался голос, с которым я говорила два часа назад.

Кабинет Михаила Петровича был почти копией кабинета участкового: тот же тусклый свет из зарешеченного пыльного окна, такие же пухлые папки дел, занимающие все подоконники, столы и стулья. Разве что пол был свободен, на нем даже была потертая ковровая дорожка, не доходившая до стола.

Клочков оказался точно таким, каким я себе его представляла: невысокий, худощавый, с зачесанными назад седоватыми волосами, на лбу – залысины, морщины у глаз. Осталось узнать, на самом ли деле он одинок.

Он встал и протянул руку. Я с опозданием протянула свою в ответ – никто раньше не пожимал мне руку при знакомстве.

– Вообще-то я не имею права разговаривать о делах с несовершеннолетними, – он смотрел мне прямо в глаза. – Сколько тебе лет?

– Одиннадцать… то есть четырнадцать, – запнувшись, ответила я, невольно касаясь того кармана в рюкзаке, где лежал недавно полученный паспорт.

Он улыбнулся, давая понять, что это не одно и то же.

– Коли пришла, спрашивай. Ты, кстати, очень похожа на потерпевшую. То есть, извини, на мать, – поправился он.

– Откуда вы… – начала я и осеклась, поняв, что в деле наверняка множество фотографий мамы. Вспомнила, как мы с папой сидели у компьютера и выбирали те, где ее лицо было хорошо видно, с разными прическами, с шапкой и без.

– Не знаю, – сказала я. – Расскажите, пожалуйста, всё, что удалось узнать.

И он стал рассказывать:

– Дело попало ко мне два года спустя, когда его перевели в уголовные. Это значит, что потерпевший с большой долей вероятности считается погибшим. – Он посмотрел на меня, как я отреагирую, но я сидела спокойно: я знала, что она жива. – Мы проверили все с самого начала: опросили свидетелей, отработали основные версии.

– Но меня вы не опрашивали?

– Да. Муж потерпевшей… гхм… то есть твой отец попросил тебя не трогать. Мы воспользовались уже имеющимися показаниями.

– Какие были версии, почему она ушла?

– Причина была не в асоциальном поведении, очевидно. Поэтому первым подозреваемым был муж. – Я отрицательно покачала головой. – Но у него было алиби. Второй причиной обычно бывает работа. Мы опросили всех ее коллег в НИИ, начальство. Ее работой, как ты, наверное, знаешь, было изучение старых штаммов. Готовилась защищать кандидатскую, писала статьи для зарубежных журналов. Хорошая карьера, но не настолько, чтобы стать объектом зависти или убийства.

На столе требовательно затренькал сотовый, он посмотрел на экран и сбросил звонок.

– Дополнительный опрос друзей, соседей, проверка камер наблюдения ничего не дали. Она просто исчезла. Знай мы причину, было бы легче найти тело или ее саму. – Он перебирал листки с записями, приклеенные к монитору. – В общем-то, это все, что я вкратце могу сообщить. Вероятно, отец расскажет немного больше, он вел свое расследование.

– Свое расследование? – изумилась я. – Ничего об этом не знаю.

– Ты была совсем ребенком, отец, наверное, не хотел тебя лишний раз тревожить.

Я вспомнила прогулки по пустым улицам, ветер и кофе навынос, пустоту и слезы по ночам – и не стала осуждать папу. Михаил Петрович начал складывать документы на столе, давая понять, что разговор окончен. Я встала, повесила рюкзак на плечо, не удержалась и спросила:

– Как думаете, она еще жива?

Он шумно вздохнул. Успокоение детей не входило в его обязанности.

– Возможно, но по статистике, понимаешь…

– Спасибо, – я боролась с подступающими слезами. – До свидания.

– Всего доброго, – виновато ответил он, заметив мои слезы.