Жука Жукова - Аристократка на мели

Уродский мальчик все время шелестел оберткой печенья, а его мамаша под Сибелиуса громким шепотом говорила:

— Запивай водичкой, Славочка, запивай, не всухомятку чтоб.

И он отвечал в полный голос:

— А скоро кончится? Мам, отдай планшет.

Когда я обернулась, грозно свела брови, она развела руками и сказала:

— Ребенок, кушанькать хочет.

И сы́нка продолжил жрать.

Потом сынуля громко сказал:

— В туалет хочу.

(Очевидно, писинькать.) И стал пробираться к выходу посреди второго концерта Рахманинова. Я покрылась пятнами ненависти, и мне стало не до классики.

Вот так откроете вы однажды дверь, а ваша Дюймовочка привела в дом Славика.

— Мам, ну чего ты? Ты посмотри, какой он няша, и реснички у него длинные. Темненький! Я же обожаю темненьких, и тем более Козерожек.

И ты запустишь этого козерога в свой дом. А за ним и его козерожья мамаша подтянется.

И когда вы поедете в аэропорт провожать молодых в свадебное путешествие, она ринется к багажнику, Славику наперерез, с криками:

— Оставь чемодан! Я сама! — А вам скажет: — Господи, я не понимаю, как Славочка это все выдерживает. Вы, извините, но надо что-то делать. Вы видели, что он чемодан тяжелющий тащит, а ваша в сумочке копается. Ему же нельзя тяжелое, у него же миопия!

А потом вы позвоните дочке, а она в слезах:

— Как отдыхаем? Да никак, мама. ЭТА все время звонит, они по шесть раз на дню созваниваются, какой-то маразм. А потом просит меня к телефону и лечить начинает: «На солнце Славику нельзя, ему вредно. В ресторанах его не корми, ты же знаешь, у него неправильный обмен веществ, я же ему все на пару́, да тушененькое. Мам, я не могу больше.

А потом жаба-мать придет к вам на Новый год, и будет с осуждением смотреть на ваших пьяненьких, но веселых и успешных подруг и шептать, как «Славик устает на работе, сколько же можно на нем ездить. А домой приходит, а там не накрыто и не наложено»… И кивнет на телик, который подарит вам ваша Дюймовочка, ее недавно повысили до замгенерального.

А тут еще этот Рахманинов, и как я взбесилась, и как повернусь к ним, и как зашиплю Славику:

— Если ты не угомонишься, я тебе эту шуршащую бумажку в жопу затолкаю.

И отпустило меня как-то. Все же классическая музыка расслабляет.

Он был пухлый и розовый. Мама брала его за щечки, нежно притягивала к себе и целовала сперва в губы, а потом в каждую ямочку.

А сейчас он просто толстый. Да что там говорить — жирный. И снова сидит и ест. Да что там говорить — жрет.

Он работает в соседнем офисе и приходит смотреть на Нее. Уже два года.

Ее зовут Софья, как Ковалевскую. Сперва боялся поднять на нее глаза, уткнется в меню и тычет пальцем. А теперь у них отношения.

— Здравствуй, Паша.

— Здравствуй, Софья.

Дурацкая краска заливает лицо, стоит только заговорить с ней.

— Ты сегодня рано.

— Шеф на конференции, а я вот…

— Проголодался? — Она улыбается, а он краснеет еще больше. Конечно, чего от жирных ожидать. — Тебе как обычно?

Он от смущения только кивает. Она отходит к кухне: салат русский, борщ, бефстроганов с картошкой.

— Гы… Софкин бойфренд пришел.

— Ого! ВИП-клиент, без него наш рестор загнется. Он нам всю кассу делает. Софка, ты иди в зал задом покрути.

Дежурные шуточки администратора Андрея. Вот перед кем она бы покрутила задом. Да что там говорить — крутит.

— Да ну вас, придурки.

Один раз Паша увидел, как Андрей хлопнул ее пониже талии. Как же ему хотелось быть стройным и высоким, чтобы медленно встать из-за стола, подойти через весь зал к Андрею и красиво, по-киношному ударить кулаком в зубы. Одного раза достаточно. Он сжал вилку до белых костяшек и заметил, что Соня хохочет — пощипывания Андрея ей приятны. Тогда и бить вроде как не за что. И худеть… и надеяться…

Софья знала о его чувствах. Делала вид, что не знает, но знала. Было приятно знать, что в мире есть человек, который так бескорыстно ей предан. Эта мысль успокаивала.

Окна его лаборатории она нашла случайно. Шла на работу, а ноги не шли. Остановилась покурить, села на лавку и за огромными окнами на первом этаже увидела знакомый силуэт.

Он в белом халате, а перед ним штатив с колбами. Из длинной пипетки он медленно раскапывал реагент. Капнет, склонится над тетрадью — запишет. Она представляла, как этими белыми, мягкими пальцами он расстегивает маленькие пуговички на ее кофте, это действовало терапевтически.

Она давно все перекуры проводила под окнами его лаборатории. Один раз привела напарницу, длинноногую Риту. Ритка затянулась, посмотрела в окно и сказала с отвращением: