Николай Пономарев - Точка бифуркации

Сергею Сергеевичу подарили съёмный жёсткий диск, шоколадку, чай, самодельную открытку, в которой все расписались и обещали быть зайками. Он пришёл в восторг, и девчонкам так понравилось, что немедленно стали собирать на подарок Ольге Александровне. Отдал Варваре тысячу. Хорошему человеку не жалко.

На праздник защитников Отечества выпали целых три дня выходных. Конечно, Марина уезжает в Чукалу к больной бабушке. Я понимаю, что очень важно беречь бабушек и дедушек. У меня их четверо, а у Марины одна. Но я очень хотел бы провести эти три дня вместе. Мы бы придумали что-нибудь интересное. Обязательно. Но бабушка – это важный персонаж истории. Не главный, не второстепенный и не третьестепенный. Я её не видел никогда, кроме как однажды на фотографиях. Даже имени её не помню. Это – миф, только не об умирающих и воскресающих богах. Если бабушка умрёт, то, увы, не воскреснет. Я бы очень хотел, чтобы она прожила как можно дольше, увидела правнуков. Это очень печально – терять родственников. Но я, наверное, эгоист. Поэтому для меня бабушка в Чукале ещё и тень, закрывающая Марину. Из-за этой тени она исчезает. Теряется.

Я злился.

Двадцать третьего ко мне пришла Мурзя. Подарила открытку и историю о том, как Валерка провожал её до общаги и к ним прицепились Боба-гоп и ещё Дима. Валерка их не испугался, хотя ему здорово прилетело в переносицу. Правда, после того, как пострадала Валеркина переносица, Мурзя порвала и того и другого на лоскуты. Чтобы я не сомневался в этом, показала кулак со сбитой костяшкой. Наконец-то в скучной жизни Мурзи произошло грандиозное происшествие, а Валерка оказался настоящим героем и защитником, а не только ботаником.

Спросил, почему Мурзя пришла ко мне, а не к своему победителю гопоты. Всё-таки двадцать третье февраля – это скорее Валеркин праздник. Она посмотрела на меня снисходительно и ответила дипломатично:

– Тебя проведать, вдруг ты провожал свою девушку в Цветнополье и тебе тоже расквасили нос.

– Знаю тебя, – ответил я. – Пришла алгебру списывать.

– Можно подумать, ты домашку делаешь. Английский тебе принесла.

Пока я переписывал задания по условным предложениям нулевого типа, Мурзя наделала бутербродов.

– Посоветуй какого-нибудь хорошего поэта, – попросила она, задумчиво прожевав ломтик ветчины с веточкой укропа.

Странно, что не обратилась за этим к Валерке, который в любых вопросах проконсультирует. Можно подумать, то, что я сейчас переживал, делало меня одухотворённым и серьёзным знатоком поэзии. Посоветовал Заболоцкого.

Потом мы с Мурзей вместе сделали всю остальную домашнюю работу. К моему удивлению, её накопилось почти на целый день. С другой стороны, чего я хотел, регулярно её откладывая.

Вечером взялся проводить Мурзю до общежития. Пусть та и заявила, что если кто и пострадает у стен общаги, так это я. С ней теперь побоятся связываться. На это я сказал, что второй кулак у неё не сбит и, если что, буду героически спасён. Мурзя похихикала и согласилась. Мы всю дорогу обсуждали, как будем мочить врагов, но желание повоевать так и осталось в фантазиях. Возле общаги было пусто, лишь выброшенный пакет, примёрзший к образовавшимся от капели сталагмитам, тревожно шуршал на ветру.

Мурзя открыла входную дверь, потом спешно захлопнула и задала вопрос, который, кажется, волновал её весь день.

– Тим, скажи, хорошо – это же ненадолго?

Я открыл рот, чтобы уточнить вопрос, в котором ничего не понял.

– Ладно, не надо, забудь, – протараторила Мурзя и тут же скрылась за дверью.

Утром я почему-то ожидал увидеть сообщение от неё и не ошибся. Судя по времени, пришла она в три часа ночи. Правда, ничего в тексте не понял: «А там, внизу, деревья, звери, птицы, / Большие, сильные, мохнатые, живые, / Сошлись в кружок и на больших гитарах, / На дудочках, на скрипках, на волынках / Вдруг заиграли утреннюю песню, / Встречая нас. И всё кругом запело». Никаких «не тебе» после этих строчек не было. Я в ответ писать ничего не стал.

Двадцать четвёртого пришёл Валерка. Действительно, переносица его снова стала тёмно-лиловой. А говорят, что снаряды в одну и ту же воронку не попадают. Впрочем, Валерка не унывал. Изложил свою версию битвы у общаги, и в его версии она оказалась ещё кровавей. А двадцать третье февраля – ещё и Мурзиным праздником. С ней страна в безопасности и враг не пройдёт.

Мне он, как ни странно, принёс тетради с домашними заданиями, а когда узнал, что я сам их сделал, то похлопал по плечу и предложил рассказать что-нибудь из Лескова. Пересказал и, кажется, ожидал, что я перескажу ему что-то в ответ. Подумав, что вряд ли ему будет интересна история покупки женских зимних кроссовок, промолчал. Тогда Валерка, под поедание оставшихся со вчера бутербродов, прочитал лекцию об основах этологии. Только я его плохо слушал. Все мои мысли были о Чукале и Марине.