Миа Канкимяки - Женщины, о которых думаю ночами

Дорогая Яёи Кусама,

получила два ваших письма и акварели… »

Работы Яёи действительно показались О’Кифф интересными, но она проживала в провинции и не слишком была осведомлена в направлениях нью-йоркского мира искусства. Однако если Яёи пожелает, она могла бы отправить ее работы какому-нибудь специалисту. Желает ли Яёи продать их, и если да, то за какую цену?

Они активно переписывались в течение нескольких лет. Джорджия на самом деле показала картины Яёи своему агенту и одну даже сумела продать. (Через несколько лет выяснилось, что оставшиеся работы были отправлены обратно в Японию, но перевозившее их судно затонуло, унеся с собой и работы.) Джорджия напутствовала Яёи, когда та в 1957 году отправилась в Штаты, а когда последняя уже жила в Нью-Йорке, не имея средств к существованию, приглашала ее к себе на ранчо в Нью-Мексико, где обещала полный пансион и собственное ателье. (Яёи не поехала. Ранчо в пустыне было не ее темой.)

Несколько лет назад в Японии во время работы над своей дебютной книгой мне удалось посетить выставку работ Яёи в токийском музее Ватари-Ум. Там впервые в жизни я увидела на витрине те самые письма, которые юная Яёи отправила Джорджии О’Кифф. Переписка произвела на меня исключительное впечатление: я долго смотрела на письма, пока не поняла, о чем речь.

То были письма ночной женщине и ответы ночной женщины .

И я подумала: неужели все так просто?

Если хочешь чего-нибудь, спроси совета у своей ночной женщины. Ночная женщина обязательно ответит .

Письма Джорджии привели Яёи в Америку. Одному родственнику удалось организовать для нее визу под тем предлогом, что работы Яёи представлены на выставке в Сиэтле. Яёи взяла с собой шестьдесят шелковых кимоно и две тысячи рисунков и картин, на средства от продажи которых она планировала жить, потому что из Японии тогда можно было вывозить лишь небольшие суммы наличных денег. Вдобавок она контрабандно вывезла с собой зашитые в одежды и запиханные в обувь нелегально обменянный миллион йен, где-то две тысячи долларов, и сожгла до отъезда все оставшиеся работы (по нынешним расценкам, на многие миллионы йен).

В ноябре 1957 года в возрасте 28 лет Яёи прибыла сначала в Сиэтл и после выставки перебралась в Нью-Йорк. Взятые с собой деньги быстро закончились, и дальше ее ждала жизнь художника с дыркой в кармане. Началась борьба за выживание, хотя изначально Яёи поставила перед собой честолюбивую задачу: ни больше ни меньше осуществить революцию в искусстве. В ее квартире не хватало окон, кроватью служил притащенный с помойки матрац и одно одеяло. Она мерзла, голодала и страдала от галлюцинаций. Ее дневной рацион мог состоять из пригоршни каштанов, иногда случалось подобрать за торговцем рыбой выброшенные рыбьи головы и полусгнившие листья капусты из мусорного бака торговца овощами, чтобы сварить суп, благодаря которому голодная смерть отодвигалась еще на один день. Одновременно Яёи постоянно работала. Каждый цент она тратила на художественные принадлежности, и вскоре ее ателье заполнилось холстами с нарисованными на них сетями – озабоченные друзья интересовались, почему у картин всегда одна и та же тема. Случалось, что Яёи сначала заполняла холст сеткой, продолжала рисовать на столе, на полу и на своем теле, а затем повторяла все заново, пока сети не утрачивали грани: в окружении сетей художница делала попытку забыться, сети, с ее слов, помогали ей самораствориться. Однажды утром сети пришли в движение и начали заползать на нее, вызвав приступ паники. Пришлось вызывать «Скорую».

Яёи продолжала маниакально работать, порой на несколько дней забывая про еду и сон. В октябре 1959 года ее мечта осуществилась: ее персональной выставке Obsessional Monochrome в Нью-Йорке сопутствовал успех.

В ноябре я отправляюсь за Яёи в Японию. Приближается убийственная темнота зимы. Уже пошатываясь, я стою на грани черной пропасти, кружусь на карусели ночных женщин, а на горизонте маячит полный упадок сил. Меня не покидает мысль о том, в каких условиях и в каком психическом состоянии Яёи находила силы работать – и если она смогла, то я тоже должна суметь!

Решаю написать ей письмо, благо адрес можно найти в Интернете. Вообще, проблема ночных женщин в том, что все они уже отошли в мир иной, а 86-летняя Яёи – единственная, кого я чисто теоретически могу повидать. Начинаю письмо как-то нелепо – Konnichiwa , вдруг поняв, что не имею ни малейшего представления о японских правилах переписки. Затем перехожу к делу.