Миа Канкимяки - Женщины, о которых думаю ночами

Примерно около 1629 года в возрасте 36 лет Артемизия Джентилески перебралась в Неаполь, где и прожила остаток жизни и родила еще одну дочь вне брака. В таком крупном, перенаселенном городе, где уже тогда экономика была не на самом высоком уровне, население страдало от эпидемий, голода и волнений, зарабатывать на жизнь оказалось непросто. Художница получала заказы, но ей приходилось постоянно вымаливать у своих клиентов деньги. Особенно туго пришлось в 1637 году, когда Артемизия оказалась на грани банкротства, пытаясь собрать приданое для Пруденции. (В это время она пыталась разузнать, жив ли ее бывший муж – возможно, она нуждалась в помощи.) Несмотря на успех, упорство и предпринимательское чутье, ей так никогда и не удалось выбраться из финансовых затруднений.

С неаполитанского периода жизни Артемизии сохранилось 27 писем, они являются причиной того, почему я думаю о ней ночами. Она является величественным образцом силы как и для женщин, переживших сексуальное насилие, слатшейминг или бытовое унижение, так и для любого другого художника или писателя, сталкивающегося с неопределенностью доходов.

Письма посланы ее клиентам и меценатам – герцогу Франческо I д’Эсте в Модену и дону Антонио Руффо в Мессину. Ну как минимум Артемизия научилась писать, хотя в одном из писем от 1649 года она призывает получателя «не удивляться разнообразию почерков, так как я надиктовываю письма, пока рисую». Но ее голос слышен – и голос этот принадлежит ночной женщине. Она откровенна, умна, юмористична и конкретна в вопросах бизнеса. Иногда она взбешена, иногда безнадежна, при необходимости льстива. В письмах нет философствования, присутствует только практическая информация о доставке или задержке картины; обсуждается стоимость, выказываются просьбы о дополнительных заказах или выражается надежда на рекомендацию новому заказчику. Артемизия умеет торговаться: она требует за работу определенную сумму и не сбивает ее, не соглашается устанавливать конечную цену, пока работа не будет готова, и не посылает эскизов, поскольку набила шишек и знает, что заказчик может передать их другому художнику и получить готовую работу за меньшие деньги. (Будь я мужчиной, я не могла бы даже представить, что такое возможно.) Стоимость работы определялась количеством фигур на полотне. Очень часто она сокрушается, что использование обнаженной женской натуры – дело хлопотное и дорогое, настоящая «головная боль». Иногда Артемизия посылала полотна в подарок с целью заполучить новых клиентов или не утрачивать старых, причем некоторые из работ могли изначально предназначаться для других клиентов, но с ними не удалось найти согласия по стоимости и содержанию работы. Однажды она послала меценату работу своей дочери: «Она молодая женщина, так что окажите милость, будьте скромны и не смейтесь».

В октябре 1635 года Артемизия обратилась к Галилео Галилею с просьбой узнать судьбу двух полотен, посланных ею во Флоренцию Фердинанду II Медичи. По ее сведениям, герцог получил их, но никак не отреагировал, что выглядело унизительным, – все же ей выказывали уважение письмами и подарками все правители и короли Европы. Благодарственные письма были крайне важны, так как служили рекомендациями, примерно как сейчас критический отзыв влиятельной газеты: их следовало держать при себе и посылать в качестве приложения к обращению за денежной помощью или демонстрировать новым клиентам в надежде на заказ. Артемизия пришла в бешенство от отсутствия оценки и написала Галилео: «Я не могу поверить, чтобы его высочество мог быть не удовлетворен моим искусством. Хотела бы услышать от тебя правду – всю до последней детали!»

В 1649 году Артемизии исполнилось 56 лет. Она была больна и ощущала стесненность в средствах, но, к счастью, ей удалось найти в Мессине хорошего клиента, дона Антонио Руффо. В начале года написала дону Руффо, что отправила заказанную работу, и посетовала, что не может позволить себе снизить цену, потому что и ранее во Флоренции, Венеции, Риме и даже Неаполе, пока там имелись платежеспособные заказчики, она получала по сто эскудо за каждую фигуру на полотне. Если их сиятельство до сих пор считает ее дерзкой и высокомерной, то, вероятно, увидев картину, он сменит гнев на милость, ибо «имя женщины рождает сомнение, доколе ее работы не увидены. Прошу прощения, если дала вам повод считать меня алчной… Если вашему сиятельству понравится моя работа, я могу выслать свой автопортрет, чтобы вы имели возможность повесить ее у себя в галерее, как поступают все остальные господа» (30 января 1649 года).