Миа Канкимяки - Женщины, о которых думаю ночами

Именно такой ее портрет я написала. Если я чему-то от нее и научилась, так это тому, что искусствоведы по всему миру до сих пор ломают по ее поводу копья. Обнаруживаются все новые полотна; авторство и датировка уже обнаруженных работ вызывают споры. Использовал ли Орацио Джентилески свою дочь в качестве натурщицы или же сама эта мысль невозможна? Прожила ли она безграмотной или же пробила себе путь в образованные круги? Стало ли изнасилование для нее травмой, как мы предполагаем, или же случившееся имело малое значение, потому что представление человека XVII века о самом себе кардинально отличается от современного? Какие из ее картин являются автопортретами, учитывая, что черты ее лица и линии фигуры обнаружены в юдифях, сусаннах, клеопатрах, лютнистках, амазонках со шлемами; и тот факт, что в Италии той эпохи попросту не существовало зеркала нужного размера, необходимого для работы с обнаженной натурой? Почему ее стиль так переменчив? Была ли она слабой художницей без собственного видения или же это доказательство способности адаптироваться к местному стилю каждого из городов и признак художественной и маркетинговой гениальности? Кусочек за кусочком ведется реконструкция образа истинной Джентилески, и каждая новая долговая книга, счет к оплате или стихотворение с упоминанием ее имени, найденные в Риме, Флоренции, Венеции или Неаполе, просматриваются и прочитываются вдоль и поперек, пока ночная женщина не будет просвечена насквозь.

Один из вероятных сохранившихся автопортретов Артемизии написан в 1630-е годы. На нем она в возрасте 38 или 45 лет, мать-одиночка, воспитывающая двух дочерей; если не в Неаполе, то в Лондоне – помогает отцу с оформлением плафона. На картине художница сосредоточенно работает. Она одета в зеленое платье с широкими, отделанными кружевом рукавами – несколько более приличное, чтобы быть спецодеждой. На шее золотая цепочка с подвеской в виде маски, в руках кисть и палитра. Темные волосы стянуты назад в нетугой пучок – локоны уже выбились, нет времени прихорашиваться. Артемизия не смотрит на меня, ей некогда, у нее есть и другие дела.

Советы ночных женщин:

Если знаешь, чем ты хочешь заняться, займись этим.

Если ты испытала унижение, несправедливость, если ты страдала, то не зацикливайся на этом. Иди вперед. Поезжай во Флоренцию, или в Рим, или в Венецию, или в Неаполь.

Сделай слабости своей силой. Напиши их на чертовски огромном холсте и выставь на всеобщее обозрение.

Если не умеешь чего-то – скажем, читать, – то научись.

Присвой себе дух Цезаря и не отпускай.

Требуй за свой труд такую же оплату, как и гонорары мужчин.

Не продавайся дешево.

Научись вести переговоры.

Не пресмыкайся.

Иногда ночами я думаю о том, что за спиной у каждой из этих женщин-художниц всякий раз оказывается исключительный отец, человек, который пошел против обычаев эпохи и принял решение дать дочери образование. Изо всех сил хочется думать, что отцы Софонисбы, Лавинии и Артемизии были прекрасными отцами – умными, прогрессивными сторонниками равноправия, стоявшими на позициях идеи освобождения женщин. Но и не исключено, что они руководствовались куда более банальным мотивом: деньги. И что теперь думать? Значит ли это, что мои художницы не были образцовыми женщинами, влекомыми своими страстями? Неужели они придерживались лишь честолюбивых планов своих отцов?

Хотелось бы думать, что оба варианта верны. Откуда нам знать, чьи это были идеи и кто был главным в семье? Нигде не сказано, что отец Софонисбы заставил ее учиться живописи, чтобы заработать на приданое и к тому же против ее воли. Или что Лавиния уговорила отца дать ей возможность поучиться живописи, потому что Софонисба тоже училась. Или что Артемизия согласилась позировать отцу на том условии, что она тоже сможет рисовать.

Скорее всего они либо были папиными дочками, либо знали, как повлиять на своих отцов. Возможно, они четко обдумали в своих девичьих головках, как не пропустить шанс заняться тем, чем им хотелось, зная, что это возможно только при отцовской поддержке. Возможно, они сумели вырваться из железной хватки патриархата, осознав, что через дверь уйти можно только под покровительством отца.

Отцы важны не только в историях женщин-художниц. Карен, Изабелла, Ида, Мэри… Создается ощущение, что в жизни каждой успешной ночной женщины присутствует отец, который, так или иначе, помогал ей сделать необычный выбор. Героический отец, достойный восхищения (Карен); суровый отец, воспитавший дочь как мальчишку (Ида); отсутствующий отец, чье признание хотелось получить и чей труд хотелось продолжить (Мэри). И где-то на заднем плане маячат «матушки»: охранницы, кухонные хозяюшки, лежащие в постели, больные, мертвые…