Леонид Гартунг - Был такой случай… Повести

Теперь пора рассказать мне об Ольге Петровне. Дело было весной, когда мы заканчивали четвертый класс. Вернее, начать нужно с осени. Ольга Петровна читала нам из учебника какой-то рассказ, а на Томи началась страшная буря. Такой еще никогда не было. Я сидел и все время смотрел в окно. Дул сильный низовой ветер, и против течения шла одна лодка под парусом. Ее били волны, временами казалось, что она захлебнулась и больше не поднимется, но это только казалось — лодка храбро шла против течения, разрезая носом гребни волн. Не я один смотрел на реку — почти все ребята незаметно старались привстать, чтобы посмотреть на бурю.

Ольга Петровна сделала одно замечание, другое, потом закрыла учебник и показала:

— Вот этот ряд — подойдите к окнам… Только без шума… Теперь второй ряд.

Так она всем нам позволила посмотреть, а на следующем уроке мы рассказали ей, что видели на реке, и написали небольшое сочинение.

Это было осенью, и не знаю, почему так хорошо запомнилось, а весной у Ольги Петровны случилось несчастье. Сперва нам сказали, что сегодня уроков не будет, потому что у Ольги Петровны на войне убили единственного сына. Сына этого мы все немного знали. Когда я учился в первом классе, Лева уже перешел в десятый. После окончания школы он работал в Затоне на ремонте речных судов. Высокий, сутулый, по праздникам он носил серую фетровую шляпу. Мы очень его уважали, потому что всем известно было, что он парашютист, а парашютист — это почти летчик. И вот теперь Лева погиб…

Но все же Ольга Петровна пришла в этот день в класс, и мы сидели тихо-претихо, чтобы ничем ей не досаждать. А потом случилось это самое…

В начале третьего урока она открыла окно и еще, помню, спросила нас:

— Вам не дует?

В это время в музшколе заиграла труба. (Музыкальная школа, после того как мы переехали, стала нашим соседом. У них тоже было открыто окно…)

Не знаю, кто играл — ученик или учитель, только звук трубы был протяжным и очень грустным. Ольга Петровна подошла к окну и замерла. Лица ее мы не видели. Мы обратили внимание на пальцы ее рук, которые сжимали край подоконника. Пальцы эти совсем побелели. Мы ждали, а она все стояла, забыв о нас и об уроке. Так продолжалось минуту, две, десять. Мы окликнули ее:

— Ольга Петровна!

Она не слышала, а мы боялись к ней подойти. Тогда Севрюгина побежала за Нинель Викторовной. Та пришла и пыталась увести Ольгу Петровну из класса, но наша учительница не хотела уходить. Нинель Викторовна тоже чуть не плакала — она не знала, что делать.

— Ольга Петровна, миленькая… Пойдемте со мной. Вам надо отдохнуть…

Ольга Петровна ничего не отвечала ей. Тогда пришел Иван Михайлович. Он послал кого-то в музыкальную школу, и труба перестала играть. И только когда наступила тишина, Нинель Викторовна увела Ольгу Петровну в учительскую. Прозвучал звонок, Нинель Викторовна пришла еще раз, взяла со стола книги и тетрадки Ольги Петровны и унесла. Потом нас распустили — последних двух уроков не было и вообще мы больше Ольгу Петровну не видели. У нас стала другая учительница — тоже Ольга, но не Петровна, а Михайловна. Но дело, конечно, не в этом. Просто мы друг другу не понравились.

Играть в «чику» мы наладились внизу, под обрывом, у самой реки. Это хуже, чем на асфальте, но зато никто не увидит.

Один раз мы после уроков пошли на берег и только разыгрались, как появился Иван Михайлович. У меня от испуга даже сердце замерло. Бежать было поздно. Он окинул нас взглядом и спросил:

— Все здесь?

Наверное, он успел заметить, что кое-кто нырнул под деревянную лодку. Мы подавленно молчали. Не обращая на это внимания, он предложил:

— Разбирайте свои копейки и айда со мной в столовую.

Сперва мы ему не поверили — застукал нас на «чике» и вдруг — столовая. С какой это радости? Видя, что мы не шевелимся, а только переглядываемся, он засмеялся:

— Ну, чего встали? Идемте… За всех плачу я.

На этот раз мы поверили, что он не шутит. Нас было семь человек, и мы гуськом пошли за ним. (Здорово же проиграли те, кто спрятались под лодку.) По дороге я успел забежать домой за ложкой.

Столовая водников помещалась возле пристани. Питались в ней, в основном, рабочие, которые ремонтировали суда: слесари, сварщики, маляры, котельщики. Чтобы не надоедали всякие «посторонние», на входных дверях висела бумажка: «Столовая не работает», но Иван Михайлович не обратил на нее никакого внимания. Мы прошли с черного хода, и нас пропустили. Навстречу вышла женщина в белом переднике с розовыми руками и широко раскрыла глаза.