Леонид Гартунг - Был такой случай… Повести

— Вот тут карась хорошо клюет, — проговорил Гриша. — Один раз я здесь десять штук взял…

Этот случай я помнил. Мама пожарила тогда их в сметане. Превкусные были караси, только очень уж костистые.

Так закончился наш поход в Алмазово.

В феврале мама ходила в Алмазово и, вернувшись, сказала, что Нюра родила девочку, которую назвали Светой. Теперь я стал дядей… Оказывается, и второклассники могут быть дядями.

От отца мы получили письмо — их часть стояла на отдыхе. Он сообщал, что видел пленных немцев, обутых в огромные, сплетенные из соломы валенки. Мама и я сразу написали ему о всех наших домашних новостях.

Однажды, в начале марта, кто-то постучал в ставню. Вошла Нюра, вся в снегу, худая-прехудая, со Светкой на руках. Светку положили на кровать и перепеленали.

— Мама, — сказала Нюра, — Кирилл ушел на фронт. Я решила до конца войны жить у вас. Господи! — воскликнула она. — Я же ведь не одна… Совсем забыла.

Не одеваясь, она выбежала на улицу и привела старика в широченном тулупе и с кнутом.

— Вот — Степан Иннокентьевич… Наш возчик.

— Степан Иннокентьевич уже были у нас, — вгляделась мама в старика. Вспомнил его и я. Он и сейчас все время улыбался и заискивающе говорил:

— Не извольте беспокоиться…

Степан Иннокентьевич принес со двора замерзший фикус и узел с какими-то вещами.

— Вот и все, что мы нажили, — засмеялась Нюра.

— Какая важность, — махнула рукой мама.

— И правда, — кивнула Нюра, — не в этом счастье.

— А граммофон? — спросил я.

— Граммофон? — Нюра помедлила, наморщила лоб. — Не помню, где он…

— Я дарил тебе Рыжика, — напомнил я.

— Рыжик остался в Алмазове, — отвечала она, — он там единственный кот на всю школу. Будет охотиться на мышей.

Нюра погладила меня по плечу, и я понял, что спрашивать больше не надо.

Она рассказала, что Кирилл Петрович сразу после нашего посещения был мобилизован. Все книги Нюра отдала в школьную библиотеку, а домой привезла только фикус, Светланкины пеленки и незаконченную рукопись Кирилла Петровича.

Возчика напоили чаем и хотели оставить ночевать:

— Куда на ночь глядя, да в такую метель?

Но старик настоял на своем:

— Не извольте беспокоиться… Лошади сами дорогу знают…

И уехал.

Так сестра стала опять жить у нас.

Весной сорок второго года Гриша ушел из школы и поступил работать на фабрику, сперва учеником, а потом фрезеровщиком. А летом получил повестку. Когда он увидел ее, то схватил меня под мышки и крутанул вокруг себя. Я попросил:

— Еще!

Он крутанул еще раз, я задел ногами спинку стула. Стул опрокинулся. На шум пришла мама.

— Что это вы развоевались?

— Вот! — показал Гриша повестку.

Мама стала очень грустная и весь вечер молчала. И мне и Нюре тоже жалко было расставаться с Гришей. Я спросил его:

— Тебе дадут автомат?

— А как же!

Вот тогда я понял, что Гриша теперь совсем взрослый человек. Я напомнил ему:

— Ты обещал мне сделать самокат.

— Вернусь — сделаю.

Посмотрел на меня и похлопал по плечу:

— Ну чего, Федул, губы надул? Немцев надо прогнать. Никто за нас этого не сделает.

На другой день мама, я и Нюра со Светкой пошли провожать Гришу. Полдня сидели на затоптанной, повядшей траве против кирпичного здания военкомата. Здесь же почему-то оказалась девчонка из соседнего дома — Лена Киселева. Она села вместе с нами, и Гриша держал ее за руку.

Потом с крыльца военкомата сошел военный, приказал мобилизованным построиться по росту в один ряд. В руках он держал список и выкрикивал фамилии и имена. Когда он назвал: «Агеев Григорий Захарович!» — Гриша звонко откликнулся:

— Я…

Ох как было завидно. Как хотелось, чтоб крикнули: «Агеев Константин Захарович!»

Потом мобилизованных построили в колонну по четыре и куда-то повели. Мы сперва остались на месте, затем догнали колонну и пошли в толпе женщин. Так дошли до Красных казарм на краю города, и на прощание Гриша помахал нам рукой. С утра было холодно, и потому он надел свое черное драповое пальто, но к обеду стало жарко, он расстегнул его. Таким он и запомнился мне: с росинками пота на лбу, в расстегнутом пальто, между расходящимися полами которого виднелась белая рубашка. Некоторое время мы постояли перед окнами казарм, но Гришу не увидели и пошли домой. Пошла с нами и Лена. Дома меня отослали наверх, где теперь жила Нюра со Светкой, и я слышал, как внизу мама и Лена всхлипывали и утешали друг друга. А когда Лена уходила, мама поцеловала ее.