Андрей Макаревич - Остраконы

А Московский кинофестиваль? Нет, я не смогу сейчас объяснить, что это было такое. Раз в два года ты получал возможность заглянуть за железный забор, увидеть лучшие фильмы мира! И эта возможность была единственной – всё остальное время в кино шли фильмы отечественные (крайне редко – французские и польские, ещё реже – итальянские и американские). Это я не к тому, что наши фильмы были плохие, – случались и отличные. Просто я всегда мечтал увидеть мир. Сейчас это невозможно себе представить. Пока. Я сказал – получал возможность? Ни черта ты не получал – просто она существовала гипотетически. Я не знаю, где и как распределялись книжечки с билетами на фестивальные фильмы – две книжечки на две недели в какой-нибудь один кинотеатр, но все их где-то как-то доставали. Причём за сеанс показывали два фильма – скажем, один венгерский и один английский. У кинотеатров стояли толпы. Отдельно кучковались мутные ребята с оттопыренными карманами – книжечки! В разные кинотеатры! Это была настоящая биржа – шёл активный обмен билетами, причём купить было гораздо сложнее, чем обменять – например, «Ударник» на «Октябрь». Ещё никто ничего не видел, но все уже обсуждали – что смотреть обязательно, а что можно и пропустить. Я, помню, однажды посмотрел шесть фильмов в течение дня.

А Дом кино? Попасть в ресторан Дома кино было куда круче, чем в ЦДРИ, не говоря уже о ЦДЛ, – если у тебя нет красной книжечки члена Союза кинематографистов и ты не Смоктуновский и не Ефремов. А ведь они все там! Сидят! А если нет – значит, вот-вот придут! А вон – обязательный кожаный пиджак, шерстяная водолазочка – режиссёр! Небожители!

Сводил девушку в Дом кино – твоя. Не обсуждается.

Удивительно, как с тех пор угас ореол богоизбранности вокруг людей, делающих кино.

А меня к ним всегда тянуло – страшно хотелось увидеть кино с обратной стороны – как это делается? И может быть, поучаствовать в силу способностей. Причём изображать из себя артиста в кадре как раз желания не возникало (хотя пару раз уговорили). Нет, просто хотелось делать это удивительное дело в компании интересных людей, владеющих в совершенстве каждый своей профессией, вместе придумывать мир, который завтра все увидят на экране.

Что ж, многое осуществилось. И, несмотря на некоторые неизбежные разочарования (а жизнь – вообще последовательная цепь разочарований), я кино так и не разлюбил.

Сегодня то, что мы считали кино, почти исчезло с экранов. А то, что снимается за сотни миллионов в Голливуде, больше напоминает рекламу компьютерных игр и прочих сопутствующих товаров. А хорошее кино постепенно перебирается в сериалы. Не во все. Не всегда. Это не хорошо и не плохо – просто так обстоят дела. Так что это не нытье в духе «А вот в наше время…» – просто мир меняется, хотим мы этого или нет.

Но ведь этим он и интересен, верно?

Вот удивительно – воспоминания о фильмах Тарковского у меня намертво связаны с временем, когда эти фильмы появились. Когда я их увидел. Про другое кино я этого сказать не могу, хотя Тарковский – не единственное сильное киновпечатление юности. Хотя вообще любой художник – это прежде всего время. Художник говорит о вечном, но говорит языком своего времени – забавно, правда?

«Иваново детство» прошло мимо меня – я тогда учился во втором классе, и главным моим фильмом был «Последний дюйм». А вот «Андрея Рублёва» уже помню отлично – кинотеатр «Мир», ажиотаж – как, вы ещё не смотрели?! И потом – разговоры, разговоры за бутылкой. Слухи, небылицы. «Там знаешь сколько всего вырезали? Там целое стадо живых горящих коров было – всё вырезали! Ты вообще понял, что он хотел сказать?»

Андрей Тарковский был не самым любимым режиссёром у советской власти (хотя – с боями, со скрипом, но снимал, на государственные деньги, и прокат был, между прочим – какой-никакой, а был, чудны дела твои, Господи). Что им так не нравилось? Вот «Рублёв» – историческое кино, вполне даже патриотичное. Ну ладно – недостаточно ярко показан героизм русского народа в борьбе с татаро-монгольским игом. И про Бога многовато. И иконы в конце. Ну и что? Про художника же. Нет, не нравилось другое: талантливый, яркий человек, а транслирует не наши идеи, а свои собственные. Все вон транслируют что положено, а он – свои. Самый умный, что ли? Всем нельзя, а ему можно?

Но «Рублёв» еще ладно – он всё-таки вписывался в каноны. А вот «Зеркало» – это была настоящая бомба. Во всяком случае, в моем сознании она тогда взорвалась. Да, мы все были неподготовленными. А где нам было готовиться? Кинотеатр «Иллюзион», кинолекторий раз в месяц, киновед Марк Аронович, страшные чёрно-белые копии иностранных фильмов – видимо, для служебного пользования, и ты ещё в этот кинолекторий попади! Конечно, никакого «другого кино» мы не видели.