– Я же сказала тебе – больше не приходи! – прямо с порога залепила Дашка.
Катя, посвященная уже, видимо, в историю охлаждения дочери, молча прошла в комнату.
– А он тебя, между прочим, любит! – грустно сообщил Башмаков.
– Пьяных и выпивших просьба не вмешиваться! – отшила Дашка и, глядя на Антона ледяными глазами, повторила: – Я же тебе сказала: ты мне надоел!
– Почему? Я же тебе… для тебя…
– Та-ак – пошли упреки! Цветы, извини, давно на помойке, устрицы в другом месте, а все остальное…
Дашка метнулась в свою комнату, погремела там, позвенела и вынесла два туго набитых пакета – в одном тряпки, а в другом – косметика и парфюмерия.
– Я не в этом смысле, блин…
– Та-ак, мальчик забирает свои подарки и выкатывается сейчас же! – противным голосом приказала Дашка.
И Башмаков даже похолодел от того, насколько голос дочери был похож на Катин, когда в давние, молодые времена жена выгоняла его из дому.
– Не уйду! – объявил Антон и для достоверности налил себе стакан до краев.
– Ну, давай на посошок, – разрешила Дашка. – И вперед!
– Нет.
– Антон, я думаю, вам сейчас лучше уйти! – это сказала появившаяся Катя.
– Исчезни! – подтвердила Дашка.
– А вы? – Парень с надеждой посмотрел на Башмакова. – Вы тоже хотите, чтобы я исчез?
– Их больше, чем нас, – вздохнул Олег Трудович и указал карандашом на изображение «груши».
Это предательство предполагаемого тестя окончательно сломило Антона. Он, пошатываясь, пошел к двери, где ему насильно были вручены оба пакета. На улицу брокер вышел только с одним пакетом и долго разбрасывал по сугробам кофточки, юбки и обувь. Потом он залез в машину и, разворачиваясь, сшиб контейнер с мусором. Парфюмерию, как выяснилось позже, Антон расколотил возле лифта, и потом еще долго башмаковский подъезд благоухал французскими ароматами…
А на следующий день Олег Трудович чуть не умер. Дашка вообразила, будто сердечный приступ у отца случился из-за ее разрыва с брокером. Она даже плакала.
Поздно вечером Башмаков услышал разговор, доносившийся из кухни.
– …Конечно, ему тяжело, – объясняла Катя, – он же все-таки у нас с тобой докторскую писал. А теперь вот, пожалуйста, на стоянке – подай-принеси. И тут ты еще…
– А что я?
– «Что я»! С брокером своим…
– Мама, он же козел!
– Зачем же ты тогда с козлом по полной программе откувыркалась?
– Да в том-то и дело! Пока с парнем по полной программе не откувыркаешься, не поймешь – козел он или не козел!
– Не-ет… Мы не такие были!
– А какие? Ты считаешь, чтобы понять, козел или не козел, нужно всю жизнь с ним прожить, детей нарожать и перед смертью сказать: «Правильно меня предупреждали – козел оказался!»
– Ну не знаю… У женщины должна же быть гордость или по крайней мере хоть какое-то чутье на козлов.
– Неужели? Что же ты Вадима Семеновича не прочуяла?
– Напрасно ты так…
– Как?
– Так. Я сама себя за это простить до сих пор не могу. Я ведь совсем дурочкой была, когда замуж вышла, ничего не понимала. Ни с кем даже не целовалась. А Тапочкин… Ну, сама знаешь. А тут Вадим… Вот мне и померещилось…
– А я не хочу, чтобы мне мерещилось, когда у меня будут уже муж и ребенок. Пусть мне лучше десять, сто десять мужиков до этого померещатся! А потом – ни одного. Я не хочу жить, как вы!
– А как мы живем?
– Как попутчики. Пока ехали вместе, даже ребеночка завели. Но в любой момент каждый из вас может встать и сойти. А ребеночек…
– Ребеночек сам в любое время может сойти. А вот я уже не сойду…
– А он?
– А он, мне кажется, с самого начала будто на подножке едет…
Башмакову стало до слез обидно, что фигурирует он в каком-то унизительном козлином контексте, что сравнивают его с этим мерзавцем Вадимом Семеновичем и что родная дочь говорит об отце в третьем лице – «он». Олег Трудович вдруг почувствовал в сердце опустение и накрыл голову подушкой…
Эскейпер пощупал пульс – ритмичный трепет потайной жилки его успокоил. Он взял лист бумаги и написал:
«Катя! Звонила Дашка и просила купить ей «Суперпрегновитон». 100 капсул. Не ищи меня. Прости, если сможешь!
О. Б.».
«Не ищи… Прости, если сможешь!» – оперетта какая-то, – сам на себя разозлился Башмаков. – А «О. Б.» – это и вообще, кажется, какая-то разновидность женских тампонов…»
Эскейпер тщательно разорвал записку, открыл оконную створку, выбросил клочки – и они стайкой белых мотыльков, трепеща, полетели вниз.
«А вдруг, – подумал он, – уже открыт способ из клочка записки восстанавливать весь текст». Ведь научились же из клетки выращивать целую овцу! Катя находит клочок, узнает башмаковский почерк, несет отрывок куда следует – и пожалуйста: «…Не ищи меня. Прости, если сможешь!»
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу