Юрий Поляков - Треугольная жизнь [сборник]

– Ты раньше говорил – Гамлет Дездемонович! – удивился Башмаков.

– Да, действительно армянин, – кивнул доктор. – Маляр. Со стремянки упал. Но Трудовича еще ни разу не было. Интересно прямо-таки! Так вот, Олег Трудович, – он почти не глядя вставил иглу в надломленную горловинку, и прозрачный цилиндрик шприца стал наполняться, – это вам первый звоночек! Организм говорит: Олег Трудович, что-то вы ко мне плохо относитесь! Если так будет продолжаться и дальше, – врач встряхнул шприц, поднял иглой вверх, и брызнула тонкая струйка, – то я, организм, за себя, Олег Трудович, не ручаюсь! Понимаете? А лечить, как известно, нужно не саму болезнь, но ее причины. – Он с помощью Анатолича заголил Башмакову зад, смочил ватку в спирту и начал растирать покрывшуюся мурашками ягодицу. – А бельишко у вас, Олег Трудович, тонковато. Знаете, как в народе говорят? Пришел марток – надевай трое порток. Простатитик-то не беспокоит?

– Не беспокоит…

– Меня беспокоит, – сознался Анатолич.

– Оставлю телефончик. Есть очень хороший уролог. Золотой палец!

Врач мгновенно кольнул, и жидкость из цилиндрика исчезла в потемках башмаковской плоти.

– А в больницу его не надо? – спросил Анатолич.

– Зачем? – пожал плечами врач. – Что сейчас в больнице хорошего? Ну, будет Олег Трудович лежать там на сквозняке в коридоре. Пусть лучше дома полежит. Ухаживать есть кому?

– Жена.

– Тем более! Кстати, Олег Трудович, вы где живете?

– Рядом.

– Ну, если рядом – подвезем. А то ведь даже на бензин не хватает. Вроде сами нефть добываем, а на «Скорую помощь» бензина не хватает. Страна дураков…

Околоподъездным старушкам хватило потом разговоров на месяц. Еще бы! К дому подкатила машина с красным крестом, и оттуда доктор с косичкой и Анатолич извлекли бледного и беспомощного Башмакова.

– Такой еще молодой! – В старушечьих глазах светилось торжество сострадания.

Честно говоря, если не считать легкого головокружения, Олег Трудович чувствовал себя уже вполне прилично. Но в случившуюся с ним неприятность оказалось вовлечено столько взрослых серьезных людей, что вдруг взять и объявить о своем внезапном и полном выздоровлении было неловко.

– Доведете? – спросил врач у Анатолича.

– Тут немного осталось.

– Ну, тогда ладно… – И доктор намекающе замялся и начал повторять то, что уже говорил в машине: – Итак, постельный режим, никаких волнений, успокаивающие препараты… И обязательно исключить причины! А причины, Олег Трудович, в излишествах. В из-ли-шествах! Животик-то у вас – ого! Надо убирать…

– Дай ему! – шепнул Башмаков Анатоличу.

– Понял… – Напарник вынул из нагрудного кармана довольно серьезную бумажку и под видом рукопожатия вложил в ладонь доктору.

Но тот, совершенно не стесняясь, развернул, расправил купюру и даже помахал ею, показывая шоферу, который, надо заметить, с явным неудовольствием вез их к дому.

– Прощайте, Олег Трудович, берегите себя!

– Прощайте.

Анатолич, словно раненого бойца, повлек друга в предусмотрительно распахнутую старушками дверь.

– Смотри, как рыбки заметались, – заметил он, укладывая Башмакова на диван. – Чувствует, мелочь холоднокровная, что хозяину плохо! Рыбки умнее собак – я всегда говорил!

Олег Трудович лежал на диване и наблюдал в овальном, наклоненном зеркале свое страдающее лицо. Через полчаса примчалась вызванная Анатоличем прямо с урока Катя.

– Ну ты что, Тапочкин? – Она погладила мужа по руке.

– Все будет хорошо! – Он улыбнулся, словно умирающий философ.

– Да? А почему у тебя такая рука холодная?

– Не знаю…

– Хочешь чего-нибудь вкусненького?

– Ага.

– Чего?

– Соленых сушек.

– Я их сто лет уже не видела!

– Я тоже…

Катя отварила курицу, кормила Башмакова с ложечки бульоном и смотрела на него глазами, полными сострадания и преданности. Это напомнило ему детские болезни, когда строгая обычно Людмила Константиновна смягчалась и проверяла у сына температуру, слегка касаясь губами его лба, почти целуя. А Труд Валентинович, придя с работы и получив взбучку за нарушение пивной конвенции, садился на краешек постели и придавливал больному лоб шершавой, пахнущей типографской краской ладонью.

– Тридцать восемь и шесть, – похмурившись в раздумье, заявлял он.

– Сорок, – усмехалась Людмила Константиновна, имея в виду крепость употребленного мужем напитка.

– Пиво в сорок градусов не бывает.

– А бычка на этом пиве случайно не было? – продолжала иронизировать Людмила Константиновна, в принципе отвергая смехотворную пивную версию вопиющей супружеской нетрезвости.