Александр Жулин - Душа убийцы — 2

Вот так и в случае Стеллы и Стаса — куда ни шагну, всюду они!

А ведь уже была Афродита! А теперь уже — все и закончено! Все закончено, все!

Я стоял и глазел на свою мотоциклу, и никак не мог успокоиться, руки так и чесались. Было то горячечное состояние, когда предметы видятся словно через розоватый туман, в котором сгущаются тени как раз за миг до того, как врежешься лбом.

В таком состоянии можно свободно пробежаться по троллейбусным проводам — если что-то поманит, зато яичница точно сгорит! Или забудешь сковородку намаслить, или все сделаешь правильно, да отвернешься, на секунду заглянешь в чертеж, а очнешься тогда, когда сечения и общие виды расплывутся в дыму.

Но теперь было закончено все! Гордый стан, лебединая шея, гладкие выпуклости… Ну, Стас, держись!

Покрутившись по мастерской, оглядывая Афродиту справа и слева, я вдруг осознал, что в руке — пустой краскопульт. Куда его? Ну? Руки вдруг затряслись. Издав дикарский воинственный клич, я выскочил из мастерской и запулил его в груду хлама.

Железо ответно бабахнуло.

И тогда Стас явился. Он всегда там, где бабахает. Настоящий мужчина.

— Твой багаж? — спросил он, небрежно цепляя носком хоботок краскопульта.

Я не собирался ему отвечать. Раз сто проигрывал ситуацию, когда он подойдет так вот и спросит, а я не отвечу. Вместо ответа наклонюсь холодно за какой-нибудь гаечкой.

Я не собираюсь ему отвечать. Но внутри меня совершилось предательство. Сдавленно, жалко оно промычало:

— Багаж мой!.. Потерялся… — и выскочило вдруг еще, уж совершенно ненужное: — Знаешь, я закончил ее. Назвал Афродитой!

— Опять за свое?

Я угодливо хохотнул. Вокруг меня все еще был розоватый туман. Голыми руками Стас мог меня взять, и он, кажется, именно этим и собирался заняться. Спасаясь, я прищелкнул намекающим языком:

— Назвал Афродитой!.. В честь, понимаешь, одной… У меня теперь, знаешь, новая девушка…

— Поздравляю! — гаркнул он и прищурился. — Может быть, они и стоят друг друга!

Что он имеет в виду? Я тупо кивнул. Проследил его взгляд. Его взгляд так и рыскал, так и обшаривал мою Афродиту. Она смутно светилась в проеме ворот. Серебристая, гладкая… Мне показалось, что слова его несли положительный смысл.

— Что, все Афродиты такие жирафы?

В том горячечном состоянии, в котором приятно носиться по троллейбусным проводам, но невероятно трудно изжарить яичницу, я никак не мог уяснить положительный смысл его слов. Но я чутьем ощущал, что она ему нравится. Я ревновал.

— Отдай краскопульт! — вскричал жалко я.

— Жирафа! Длинна, как жирафа! И зачем ты подвесил ей фару? Разве нужны фары на кроссе? А никакой новой девушки у тебя не имеется! Никакую дурищу таким багажом не заманишь!

— Отдай краскопульт! — настаивал я, не зная зачем — Ты же выбросил! — ледяными тоном отрезал он. И пошел себе. Деловито, спокойно, Как будто что-то обдумывая. Помахивая себе краскопультом.

Вот теперь и придется признаться вам кое в чем. А то вы подумали, видимо, обо мне: что за чокнутый мужик? У него девушку умыкнули — а он общается с умыкателем как ни в чем не бывало. Краскопульт увели — он вроде как и прощает. Наконец, оскорбили творение, то, чему было отдано несколько лет, — а он ни слова в ответ! Благо был бы хиляк, а то грудь — колесом, руки-ноги — железные, мотогонщик к тому же, значит — синяков не боится! Он не чокнутый случаем?

В том-то и дело, что чокнутый!

Я хотел бы признаться вам кое в чем, но… Скажем, ветка багульника. Знаете, эти невзрачные красноватые веточки, которые продаются ранней весной? Вы покупаете эту кривую ветку с сучками, круто, странно изломанными, на которых там и сям пришлепаны малозаметные темноватые почки. Вы покупаете и дарите девушке. Потому что и вы, и она тоже знаете, что стоит поставить эту веточку в воду, как через какое-то время из букашковидных багровых пришлепок вылезут вдруг нежно-сиреневые цветки. А ведь дарите вы, казалось бы, сухие, нелепые ветки. Да о чем разговор! Какое «казалось бы»! Ведь дарите вы вовсе не ветки, а гроздья необыкновенных весенних улыбок — соцветий! Вы их — и она тоже, конечно, — уже видите наперед. Хотя нииаких цветков пока нет и в помине.

Запутал я вас?

А как иначе? Как иначе мне вам признаться… А-а, все равно не поверите!

Ну вот, скажем, обмолвился я про приятеля Леню: «Кандидат физматнаук», — я сказал. А какой он кандидат, когда ему двадцать один, он мне ровесник и пока еще учится на мехмате? Но дело-то в том, что как на ветке багульника вы мысленно уже видите нежные звездочки, так… Да нет, вы не видите! Вы — представляете! Вы предвкушаете! А я знаю доподлинно. Его вижу — будущим. Я вижу: кандидат физматнаук, тощий, нервный мужчина под сорок пишет рассказ, и рассказ этот помещается в книгу, куда помещаются и эти заметки. Посмотрите в конец этой книги! Увидели? Потом я увижу его еще режиссером в кино…