Александр Жулин - Душа убийцы — 2

Ничего не может ответить Антоха. Слезы копятся в горле. И как, что доказать? Что рассчитывал на милицейский вызов родителей как на средство их помирить? Сблизить? Антоха блеет, мычит. Что вы говорите такое? Мне Вячик сказал: придет телеграмма, что арфу украли — мигом примчатся! Узнав, что мебель пропала — примчат, как ошпаренные! Я же не знал, что Вячик такой.

Мазуркевич честно внимает, честно хочет понять. А зачем кларнет продаешь? Со злости? И арфу тоже со злости? Ах, арфу не хотел продавать? Но Вячик звонил Егору Исаевичу! Значит, валить на Вячика? А зачем тогда делал намеки про арфу Егору Исаевичу? Ну, Вячик нам слишком известен, а ты-то?..

Нет, не поймет Мазуркевич Антоху, не поймет его человек, выросший в жестокой детдомовской простоте, да и его ли обязанность понимать?

— Так ты мачеху ненавидел? — добросовестно угочняет. — Или любил?

Ненавидел, любил — пустые слова, погремушки. Как объяснить? Что-то горячее, обволакивающее. А когда растворяет в себе, вот, кажется, растворила до последней капельки «я», эта капелька вдруг взбунтует, противно визжит: «Не хочу! Не надену! Не буду вставать!»

Но звонит телефон. Мазуркевич проявляет сочувствие, передает трубку. Антоха с опаской берет ее.

— Антошенька? — слышит. — Милый сынуленька, еду! Еду сейчас же!

И все. Больше Антоха ничего уже не сумеет сказать. Слезы и слезы.

Мазуркевич с презрением смотрит на рассопливевшегося лоботряса. Внезапно сердито кричит:

— Да ладно, кончай, тише ты!

И вскакивает, и теснит Антоху за шкаф, подталкивает к двери Егора Исаевича:

— Звонок, слышите? Берем вора с поличным! К двери, к двери идите, встречайте!

И еще кому-то кричит:

— Эй, наводчика! Ну, спрячьте наводчика! Готовьте к свиданию с организатором шайки!

И откуда-то из-за ширмы, из-за шкафа, из других комнат появляются вдруг необыкновенно уверенные, верткие, крепкие люди, забирают, прячут Антоху-наводчика, занимают места, готовятся брать воров с поличным…

…Да, я все еще нахожусь в том романтическом состоянии, когда писание рассказов кажется мне делом бессребренческим и любительским, чем-то схожим с пением птиц, которые поют друг для друга, для нас, для себя…

Вот и еще одна девушка меня обманула.

Ну что же! Как говорит мама, все, что ни делается, все это — к лучшему. Три года я вынашивал идею нового мотоцикла, три года бегал к седовласому математику и механику Созонту Петровичу и завел его так, что теперь уже сам он звонил в половине двенадцатого и, будя засыпавших соседей, кричал хрипло и радостно: «Вилку! Вилку делай с увеличенным ходом!»

Три года собирал по колечку, по винтику, доставая самое лучшее: магний, стеклопластик и электронику. Я ничего не жалел, и выменивал, и выклянчивал, и рылся на свалках, добывая детали, и скупал вынесенное из-за забора, над которым ершилась колючая проволока, и вот, наконец, заперся в мастерской.

Сессию сдал — и закрылся. Никаких больше девушек: только я — и она, мотоцикла. На первый взгляд — суровое дело. А я так вам скажу: лучшего нельзя и придумать.

Когда случалось переночевать дома, утром я так торопился, словно без меня там все умирало. Я отворял двери, зажигал голую лампочку, свисавшую с потолка, включал электропечку, если было прохладно, и говорил: «Здорово, ребята!»

Миниатюрный токарный станок, моя гордость, опора, отблескивал стальною улыбкой; тиски раскрывали в тяжелом приветствии губы, электродрель взвизгивала: «Заждались, заждались, ваше-сство!» И, наконец, Афродита… Ну да, мотоцикл!

Афродита, покуда не собранная, заполняла своими частями пространство; я же, перепроверяя наличие (вон — колеса, притулившись в углу, ожидают резину, вон — томится мотор без колец), я себя чувствовал как бы растворенным внутри мысленного образа мотоциклеточки, стягиваемой нитями воображения из этих частей… Забудем о Стелле!

Забудем о Стасе!

Забудем о Стелле, забудем о Стасе…

Могу вас уверить: забыть о них — это действительно суровое дело.

Вот и у меня есть приятель, Леней зовут, между прочим — кандидат физматнаук, вот он, скажем, умеет ходить босиком по воткнутым вертикально иголкам. А вы попытайтесь наступить хотя бы на кнопку. Вы наступите! Я разок наступил — больше не хочется. А если кнопки разбросаны всюду, куда ни попадя?