Юнус Чуяко - Сказание о Железном Волке

Понятно, что, при такой обстановке, у хакучей не могло быть особенного влечения в Турцию, тем более, что они опасались там мщения бывших соседей-горцев. Выйти же на плоскость, на Кубань или на Лабу, т. е. променять добровольно разбойничью жизнь на мирную, гражданскую, казалось для них большим стеснением. Понятно также, что, пока мы имели дело с многочисленными и важными племенами, хакучи не могли и не должны были обращать на себя большое внимание.

Горцы в испуге всюду бежали от войск, забирая с собою все, что успевали, для пропитания. Сначала, рассыпавшись в одиночку, они, как только представлялась возможность, открывали огонь; но потом, как было известно по сведениям, большинство отказалось защищаться. Впрочем, отсутствие между ними единства, полное разномыслие, недоверие одних к другим, подстрекательство и угрозы различных личностей, преимущественно беглых, были причиною, что общего намерения прекратить вооруженные действия не могло проявиться, и во все время движений посылались в войска с разных сторон выстрелы. Наконец в последние дни движений начали выходить понемногу целые семейства к морю, с изъявлением желания оставить горы; они сообщали, что до сих пор многие не решаются выходить, боясь кары за то, что не выселились весною, вместе с другими.

Общая потеря в колоннах, производивших движения, от 25-го июля по 18-е августа, была 11 человек убитых и 24 раненых…

Приведем теперь слова военного журнала даховского отряда от 15-го июня по 18-е августа:

«Таким образом, последнее гнездо горцев на западном Кавказе, бывшее притоном людей, наиболее склонных к грабежам и разбоям, рассеяно, и на месте его водворен русский гарнизон. На всем пространстве от Туапсе до Бзыби едва ли где-либо ныне имеются обитаемые горские аулы. По вековым лесам и глухим ущельям еще бродят люди, издавна привыкшие к скитальничеству. На местности, выгоднее которой для укрывательства едва ли можно создать другую, они почти неодолимы. Только ближайшие жители могут знать все убежища; только те, кто давно привык лазать по обрывам и скалам, в состоянии проникать в них. Поэтому только с введением в горы постоянных наших обитателей могут окончательно искорениться эти остатки бывшего полумиллионного населения. Войска, что было возможно для них, исполнили. Дальнейшее преследование повело бы только к излишним потерям и изнурению, а результаты теперь, пока тепло, пока скот можно иметь при себе всюду, едва ли могут проявиться существенные. Я (генерал Гейман) не сомневаюсь, что к зиме значительная часть скитающихся в горах выселится. Для того же, чтобы не дать остальным устроить себе вновь на зиму убежища, я считаю необходимым, когда спадет лист, наполнить все нагорное пространство командами охотников и приказать им, исходив его по всем возможным направлениям, содействовать очищению края.

Во все время описанных действий против хакучей, на Соче, на Мзымте и на всем остальном пространстве было совершенно спокойно. Команды войск, отделявшиеся от лагерей на десятки верст, не встречали ни одного человека».

Под осень войска даховского отряда, батальон за батальоном, стали отходить на северный склон, к станицам и штаб-квартирам. Усилившаяся на прибрежье Черного моря болезненность заставила поторопиться спуском частей. С тех самых сумрачных гор, на которые, бывало, указывали казаки и казачки, вспоминая об убитом отце, брате, сыне, об увезенной сестре или дочери, с тех самых гор спускались наши войска. С песнями вступали они в станичные ограды, набожно, многие с глазами, полными слез, крестились, снимая шапки, перед куполом Божьего храма, и с несказанною радостью расходились по казачьим домам, под крыши, которых иные не видели в течение целых лет.

— Добро пожаловать, милости просим, господа кавалеры, походные люди, — встречали их ласковою речью хозяева-станичники».

От Сэта я вышел, когда закатное солнце снизу подожгло висевшие над горизонтом темно-синие тучки и подпалило бока белых облаков над самой головою, в зените… Над городом вдруг разлился прощальный осенний свет, явившийся сюда из окрестных покрытых полураздетыми лесами долин…

К вечеру похолодало, опять поднялся ветер, задул сильней и сильней… Гулко раз и другой ударил, все смешал, потянул ровно и сильно, и над улицами, над малыми постройками и большими домами густо понеслись сорванные листья, а в небе над ними закувыркались, замельтешили, двинулись туда и сюда стаи птиц.