Эндрю Круми - Музыка на иностранном

Сейчас он выглядит старше — было бы странно, если бы человек совершенно не изменился за двадцать лет. Впрочем, нельзя сказать, что время было к нему сурово — в нем еще остается что-то от прежнего, молодого Кинга. Он приходит домой из университета. Дункан сидит на полу в гостиной. Немного нескладный молодой человек, он сидит на полу, прислонивший спиной к дивану, и читает рассказы Альфредо Галли.

Чарльз говорит: «Привет», — и получает в ответ неразборчивое мычание. Он проходит в маленькую полупустую комнатку, которую называет своим кабинетом, кладет на стол портфель и возвращается в гостиную. Дункана уже нет; ушел к себе и закрыл дверь. Вот Дункан действительно изменился за эти годы, но и в нем тоже осталось что-то от четырехлетнего мальчугана с игрушечным поездом и вечным вопросом: а когда папа придет? Они считали, что «переделали» Кинга, но это лишь освободило его — раз и навсегда; Дункану же преподали жестокий урок. Он почти всегда мрачен — хотя вполне вероятно, что это влияние матери. Но Чарльз отчетливо видит, как влияет — и всегда влияла — на Дункана эта трагедия, так и оставшаяся необъясненной. И это никак не проходит — даже теперь, когда он переехал в Лидс, оставив мать в Йорке. Поступил в университет. Будет историком, как и Роберт. Но гибель отца до сих пор омрачает всю его жизнь. Энни не хотела, чтобы Дункан во время учебы жил у Чарльза с Джоанной, но такой вариант был самым простым — и самым практичным. А Чарльз пригласил к себе Дункана, потому что действительно хотел ему помочь. Он сделал это для Дункана, а не для Энни. Он сделал это для Роберта.

Апрель — чудесный весенний вечер. Прошел уже почти год с той прекрасной, чудесной поры, с того annus mirablis, [26] выдающийся год, буквально — год чудес (лат.). когда наконец рухнул старый порядок.

Сколько было маршей протеста: студенты, рабочие, самые обыкновенные люди — все вместе, в одном строю. А сейчас все только и говорят, что о демократии, свободе, переустройстве.

Дункан выходит из своей комнаты, и Кинг спрашивает у него, не собирается ли его мама снова приехать к нему в эти выходные. Нет, отвечает Дункан, в эти выходные — нет, его не будет, он едет в Лондон. В Государственный архив.

— И зачем ты туда собрался? Думаешь, на тебя уже завели досье?

— Я хочу знать, что случилось с папой.

Чарльз продолжает расспрашивать: где он намерен остановиться, хватит ли ему денег на эту поездку — и обязательно ли ему ехать именно в эти выходные? Дункан говорит, что откладывать нельзя — ходят слухи, что архивы снова закроют, очень уж много из-за них волнений. И тут Чарльз говорит: и правильно, и поскорее бы их закрыли — ни к чему ворошить прошлое.

— То есть как это — и правильно?

— Видишь ли, при коммунистах мы все были в чем-то виновны — все без исключения. У каждого в жизни было что-то такое, о чем лучше не вспоминать. Я сам совершал поступки, за которые мне сейчас стыдно, — уверен, что и твой отец тоже.

— Ах, вы уверены, да?! Да с какой вообще стати вы беретесь судить моего отца?!

— Я знал его, Дункан. Он был очень хорошим человеком. Но и у него были свои слабости — как у всех: у меня, у тебя.

Впрочем, какой смысл спорить? Чарльз всегда знал, что когда-нибудь Дункан узнает правду.

В дверном замке повернулся ключ — вернулась Джоанна. Еще из прихожей она окликает:

— Милый, это я! — входит и подставляет Чарльзу щеку для поцелуя. — Дункан, я тебе сто раз говорила — положи эту футболку в корзину для белья, я ее постираю. На нее смотреть страшно. О-о-о, Смайли… — Откуда-то вышел кот и, надменно задрав хвост, двинулся к ней. — Как ты тут, мой хороший? Иди, мамочка тебя погладит. — Она наклоняется и щекочет кота под подбородком. — Я сегодня с ног сбилась в хирургии, Чарли. И цыплят не досталось, так что на ужин будет баранина.

Когда-нибудь Дункан узнает все. Он уходит к себе, весь надутый, и Чарльз провожает его глазами. Джоанна уже на кухне — хлопает дверцей холодильника, раскладывает покупки. Чарльз садится за пианино — ему хочется музыки, но он никак не может решить, что сыграть.

Джоанна окликает его из кухни:

— А знаешь, я по дороге домой засмотрелась на стайку скворцов. Ты когда-нибудь видел, как они кружат — просто красота! Жалко, фотоаппарата не было. Хотя, наверное, все равно ничего бы не вышло. — Стук буфетной дверцы, шуршание полиэтилена, и снова голос Джоанны: — Не понимаю, как они так летают? Поворачивают все вместе — как по команде. Можно подумать, у них какая-то телепатия.