Эндрю Круми - Музыка на иностранном

На самом деле меня не особенно удивляет, что миром движут бесконечные цепочки случайностей. Некоторые считают, что случайности и совпадения, из которых состоит наша жизнь, — это знаки судьбы; по мнению этих людей, нам с Элеонорой суждено было встретиться именно в этот день, именно в этом поезде. Хотя, по-моему, гораздо разумнее смотреть на это с такой точки зрения: мы все восседаем на вершине пирамиды случайных событий, из чего следует, что и сами мы — лишь случайности судьбы. Я ехал в том поезде, где мы встретились с Элеонорой, лишь потому, что я на него успевал (а на нужный мне поезд я опоздал — буквально на пару минут); да и эта моя эмиграция в Италию была, по большому счету, случайностью. Отойдем еще дальше назад во времени. Чем, как не чистой случайностью, объяснить то обстоятельство, что у моих папы с мамой родился именно я? А ведь вместо меня мог бы родиться совсем другой человек, с тем же успехом и той же вероятностью (тем более если подумать о мириадах половых клеток, участвующих в каждом совокуплении, и каждая пара этих клеток — возможный зародыш новой жизни)? Не сомневаюсь, что вероятных альтернатив тому человеку, которым я получился у папы с мамой, хватит, чтобы заселить небольшой город. Добавим к этому, что мои родители не захотели второго ребенка — и остается только удивляться, как я вообще появился на свет. Ну ладно, я — это я. Я живу, я существую, но ведь очевидно, что моя жизнь могла бы сложиться иначе, пойти по другому пути, однако бесчисленные побуждения и толчки, направлявшие меня в ту или иную сторону, были так ненавязчивы и незаметны, что я и припомнить-то их не возьмусь.

Именно Элеонора начала наш первый разговор — тогда, в поезде, двадцать лет назад; я старательно делал вид, что ничего вокруг не замечаю, и она спросила, как мне нравится книга, которую я читаю, а потом поинтересовалась, откуда я. Я рассказал ей свою историю и упомянул, что зарабатываю на жизнь уроками английского. Так она стала моей ученицей, а позже — моей женой. Мне приятно ее вспоминать: как она сидит с книгой, высоко задрав ноги. И даже эти ее ужасные тапочки.

Интересно, а как отнесся бы к этой женщине мой отец? Как он отнесся бы к женщине, ставшей моей женой? Я столько раз не оправдывал его надежд. Ко всему прочему, у нас с Элеонорой не было детей, и это, вне всяких сомнений, тоже стало бы сильным разочарованием для отца.

Да, он бы, наверное, сильно расстроился по этому поводу, ведь каждый отец хочет, чтобы его ребенок добился в жизни большего, чем добился он сам — во всем; а я только и делал, что неизменно проваливал все попытки соответствовать тем высоким стандартам, которые он для меня установил. Возможно, в те наши давние совместные «походы на узкоколейку» он как раз и думал обо всех тех возможностях, которые откроются для меня в жизни, перебирал в уме разные варианты моего будущего; их наверняка было не меньше, чем моих альтернативных «я», которые были бы уже не «я», если бы у моих папы с мамой вместо меня родился кто-то другой. Но Природа избрала меня, а я выбрал Элеонору.

Впрочем, я не собирался рассказывать ни о ней, ни об отце. Я собирался вернуться к истории Дункана и Джиованны. Я мало что про них помню. Помню только, что их история в книге пошла совершенно не так, как она мне представлялась в начале. Удивительно, как все меняется в процессе письма — я-то думал, что точно знаю, какой будет самая первая сцена в моем романе, где и как все начнется, — но как только я начал писать, все повернулось совсем по-другому. Увы, но мне видится только одно решение этой проблемы. Придется начать все по-новой.

Со стороны это смотрелось так, как будто кто-то спихнул в глубокий овраг старый пустой автомобиль, чтобы избавиться наконец от бесполезной рухляди; ни скорость, с которой машина вошла в поворот, ни попытки водителя как-то спастись — если у него вообще было время сделать хоть что-то — не изменили первого впечатления, что это всего лишь старый негодный рыдван, который с грохотом катится вниз по склону, в темноте, сквозь низкий кустарник. И по всему склону рассыпалось содержимое чемодана — носки, нижнее белье, брюки — и еще — бумаги, выпавшие из портфеля или, возможно, из папки.

В поезде Дункан или смотрел в окно, или читал повесть Альфредо Галли.

Уже третий день Лоренцо наблюдал за машиной на Виа Сальваторе и за непонятными перемещениями тех людей, в чьем мире эта машина была не просто автомобилем, припаркованным у обочины среди десятков таких же, а имела какую-то цель и значение.