Анатолий Жуков - Судить Адама!

– Я? – спросил Ручьев с беспокойством.

– Вы, вы. Не бойтесь. С вашим шлангом на рычаге она стала теперь безопасней. Вот подойдите к двери кассы, подойдите же!

Чайкин отодвинул Ручьева:

– Подожди, дай сперва я. Что будет, то будет, пострадаю за народ.

Не сводя настороженного взгляда с машины, Чайкин направился к двери кассы. Рогов-Запыряев с удовольствием, Ручьев опасливо наблюдали за ним. Чайкин шел медленно, еле передвигая ноги, как при ручной косьбе, а в метре от двери, услышав металлический щелчок, прыгнул вперед, но из тумбы, вместе со слепящим светом и ревом сирены, вырвался один из рычагов с резиновым наконечником и трахнул Чайкина по голове. Он упал.

– Точно сработала! – восхитился Рогов-Запыряев.

За барьером оживились банковские служащие: мужчины с перевязанными головами с удовлетворением – не одних нас лупит «Стомаш» – глядели через стекло, женщины ахали, от кассового окошка прибежала на рев сирены Нина, кинулась с ходу к своему жениху. Добросовестная «Стомаш» опять с глупым ревом и слепящим светом взмахнула рычагом, но не достала – Нина почти лежала на полу, приложив ухо к груди Чайкина.

– Надо удлинить рычаг, может подползти, – озаботился Рогов-Запыряев. – Или сделать дополнительный, в нижней части машины. Как вы считаете, товарищ Ручьев, удлинить или лучше сделать новый?

Ручьев был в замороженном состоянии:

– Вы его убили, что ли?

– Ерунда, оглушен только, отойдет. Надо вытащить из-под машины и привести в чувство. – Он зашел за свою тумбу, щелкнул выключателем и показал на Чайкина: – Поднимайте.

Ручьев и Нина, один под руки, другая – поддерживая длинные ноги Чайкина, отнесли его от кассовой двери на ковровую дорожку, посадили, Нина потерла ему виски ладошками. Чайкин открыл глаза, помотал головой.

– Теперь дадите? – спросил управляющего.

– Чего? – не понял тот.

– Деньги. Нам же получку выдавать надо, ведомости приготовлены. Под расчет за май и аванс за июнь.

– Не имею права, поскольку несоответствие подписи. А без печати – тем более. Порядок должен быть. Порядок и дисциплина. В первую очередь финансовая.

Чайкин, застонав, уронил голову. Из-за стеклянного барьера служащий бросил Нине бинт и посоветовал перевязать пострадавшему голову как можно туже. Ручьев рассердился и отважился на протест.

– Что вы над нами издеваетесь?! – приступил он к управляющему. – Мы же объяснили: нет печати, съел я ее, съел! – И показал синий язык.

Рогов-Запыряев поднял брови на лысину:

– Съел?

– Съел!

– Печать?

– Печать!

– Вот сволочь! И это называется директор, хозяин предприятия, новый руководитель!… Не дам, нет, уходите! Не можете вы работать. На вас надеялись, считали перспективным, а вы даже названья своему комбинату не придумаете, моего служащего спрашивали. А знаете, какое вам подходит название? «Шарашкина контора» – вот какое!

– – Дурак ты, – сказал Ручьев с сожалением. – Старый, гололобый дурак. Сейчас пойду в райисполком, и вас заставят выдать деньги, понятно?

– Он еще грозит! Это кому ты грозишь, мне, руководителю государственного учреждения? А знаешь ли ты, что денежные документы заверяет только печать того учреждения, которое получает эти деньги?! Иди отсюда со своим главбухом без оглядки! Развели бюрократию, печати казенные жрут и еще чего-то требуют.

Он погрозил кулаком и ушел к себе, а Нина перевязала голову очнувшегося Чайкина, Ручьев помог поднять его, и, взяв под руки, они вывели его на улицу.

– Посидим в тенечке, покурим, – предложил Ручьев.

Они сели под липой на лавочку, Ручьев закурил, а Чайкину Нина достала из сумочки конфетку.

– Пососи, лучше будет. Не тошнит?

– Нет. Туман только перед глазами. Как через марлю гляжу.

– Пройдет, дыши глубже.

– Что же теперь делать? – спросил Ручьев. – На комбинат хоть не возвращайся… К Балагурову разве пойти, к Межову?

– Куда же еще, – промычал со стоном Чайкин.

– А что я им скажу, как объясню? Они так верили в меня, так ждали перестройки работы, нового порядка…

– Не только они ждали и верили, – сказала Нина.

– Да, да, ты права, Нинуся, все ждали, все верили. И я сам верил больше всех.

– А теперь уже не верите, сдались? Эх, Анатолий Семенович, Анатолий Семенович! Что же нам-то теперь делать? Ждать, когда пришлют дядьку со стороны?… Анатолий Семенович, дорогой, не отступайте! Идите к начальству, просите прощенья, помощи, но не сдавайтесь так, сразу! Ведь это же будет позор всей Хмелевке, вечная насмешка над вами, над нами! Мы тоже не справились, не смогли, не поднялись со всем своим комбинатом!