Федя-Вася был польщен такой доверительностью и уважением, хотя знал Аньку наизусть, изредка поглядывал на нее, шаркающую сухим веником, и всякий раз смущенно вздыхал, потому что видел ее туго натянутое бесхитростное платье, не способное хранить никаких тайн.
В старости только и остается глядеть да вздыхать, хотя и в молодости Федя-Вася не шел далеко, знал только свою жену Матрену, строгую, худую, жилистую, но зато высокую, на целую голову выше его самого. Когда он ухаживал за ней, ребята смеялись: ты, мол, табуретку с собой бери или на завалинку вставай, а то целоваться не достанешь. И Матрена сперва стыдилась ходить с ним на люди, но Федя-Вася был уже в синей форме,' при кобуре, и она со временем привыкла.
– У меня коньячок есть, – намекнула Анька, бросив веник в угол и повернувшись наконец-то к нему лицом. – Армянский, Федор Василич.
– Не могу, Анна Петровна, ты знаешь.
– Знаю, Федор Василич, как. не знать. Ты всю жизнь как святой…
– Распишись вот здесь. – И Федя-Вася пододвинул к ней тетрадку и протянул ручку.
Анька взяла тетрадку, села за стол и, шевеля губами, принялась читать. Дочитывая, стала алеть, наливаться краской, пока не сделалась пунцовой и не бросила тетрадку.
– За что же ты, Федор Василич, неряхой-то меня выставил? При тебе же убиралась. И Светка твоя виновата.
– К Светке нынче же приму меры. А записывал я твои собственные слова.
– Да я же по-свойски тебе, Федор Василич, по-свойски!
– А суд у нас какой? Свойский, товарищеский, Митя Соловей за судью.
– Да? – Анька опять взяла тетрадку, подумала. – А может, вычеркнем, Федор Василич? У меня копченая рыбка есть, осетринки немного, а? Для начальства только держу, никому не показываю.
Федя-Вася встал:
– Взятку, да? Подписывай, а то в отделение сведу!
Анька сердито подмахнула свои показания, подала тетрадку и ручку, принужденно улыбнулась:
– Я же по-свойски, Федор Василич, в подарок тебе, в благодарность. Ты же теперь не при должности…
Федя-Вася сложил свои принадлежности в планшетку, закрыл ее и вышел черным ходом, сердито хлестнув дверью.
До чего распустились люди – до взяток! Строгости нет потому что, стыд забыли. И новый участковый тоже. Погоны носит какие? Лейтенантские. А понятия какие? Штатские. Даже младший сержант, даже рядовой милиционер не должен принимать от продавца бесплатную выпивку! Почему? Да потому что с этой выпивкой ты к жулику в долю войдешь, соучастником станешь, долг свей забудешь…
На улице было солнечно, жарко и пыльно, несмотря на зеленые палисады у каждого дома и близкое водохранилище. Пыль подымали подростки на мопедах, они же производили ненужный пронзительный шум и бензиновую вонь – носились с пулеметным треском, как оглашенные, и неизвестно почему радостные. Носятся все лето, пока их не загонят в школы и не посадят за парты.
До конца дня Федя-Вася побывал во всех торговых точках и сходил в райздравотдел, где побеседовал с долгоносым врачом Илиади, который, выйдя на пенсию, затосковал и опять определился на службу – теперь на санитарную. Илиади принял отставного участкового внимательно, зафиксировал его наблюдения в настольном календаре и высказал сомнение насчет кота и колбасы. Слишком уж большое количество, надо разобраться тщательней.
– А если мыши? – предположил Федя-Вася.
– На мышей она уже списала и огрызки колбасы представила в доказательство. Крупу списывала, муку, лавровый лист. Во втором магазине на Новой Стройке тоже списывают на мышей, на усушку-утруску, на бой при транспортировке – это уж винно-водочные изделия и растительное масло в стеклянной расфасовке. Она тоже на кота жалуется?
– Из второго магазина? Нет. А вот гражданка Маёшкина, заведующая сепараторным пунктом совхоза, заявила на флягу сливок. Будто по вине кота.
– То есть?
– Не знаю. Написано, что она за сливки платить не будет, поскольку виноват кот. Завтра я расследую. А вас прошу подготовиться насчет санитарности, шума и пыли. Вызовем в суд.
– Бесполезно. – Илиади вытер платком лысину и откинулся на спинку стула. – Я сорок лет работаю врачом, товарищ Пуговкин, и знаю, что все дело в людях, в человеке вообще, в его природе. Ваш обвиняемый Титков, например, всю жизнь воюет с частной собственностью, между тем частников у нас нет уже полвека. Не может он остановиться от первоначального толчка, не может погасить инерцию. Кстати, вы там не очень– наседайте, в последние годы он стал запивать, причем меры не знает, и когда перепьет – заговаривается. Я когда работал в больнице, дважды выводил его из такого неприятного состояния.
Читать дальше