Остин Сигмунд-Брока - Навеки не твоя

– О. – Я делаю паузу, проигрывая его слова в голове снова в поисках зацепки. – И? – наконец спрашиваю я.

– И… затем мы повесили трубки, – говорит он, будто не понимает, на что я намекаю. Он снова смотрит на меня и, видимо, замечает отчаянный вопрос, написанный на моем лице. – О боже мой. Меган! Я ее уверял, что разрыв – не ее вина. – Его глаза расширяются. – Только не говори мне, что подумала, будто я с ней решил снова сойтись.

Я чувствую, как краснею.

– Я думала, что тебе может показаться, что прошлая ночь – одноразовое дело, и… – оправдываюсь я. Я и сама слышу, как пусто и глупо это звучит. Это просто рефлекс, порожденный чередой разрывов.

– Я сбежал из комнаты после проверки, – перебивает Оуэн, – я сказал тебе, что ты незаменима, я показал тебе свою пьесу, и потом мы… – Его лицо ярко краснеет, и он машет рукой. – Что, если помнишь, я делал впервые и уж точно надеюсь, что это не одноразовое дело.

Мы останавливаемся у задней двери театра. Когда я поднимаю глаза на Оуэна, впервые за сегодня я не сдерживаю своих чувств к нему, к каждой его части. К его кривой улыбке, которая играет на лице прямо сейчас. К тому, как он рассмешил меня, сказав в точности то, что мое сердце хотело услышать. К его уму и чувству юмора. «Что такое Монтекки? Не рука ведь это, не нога и не лицо», – слышу я в своей голове слова Джульетты.

– Я тоже надеюсь, что это не одноразовое, – нежно говорю я. – Я вроде бы… – я чувствую, как мысль складывается, и следую за ней. – Я хочу, чтобы это было официально. Не знаю. Что скажешь? – неуклюже спрашиваю я.

Оуэн выглядит удивленным, а затем он невольно смеется.

– О, говори же, светлый ангел! – цитирует он, и я закатываю глаза, узнав слова Ромео. Я его легонько толкаю, но он прижимает мою руку к своей груди. – Я очень хочу, чтобы это было официально, Меган.

Он меня целует, и я чувствую, что выход на сцену будто через миллион лет, потому что я могла бы остаться в нынешнем мгновении навсегда. Это настолько страстно, насколько было всего несколько часов назад в моей кровати в отеле. Его волосы – вечно слишком отросшие – задевают мою щеку. Мои пальцы, которые всего несколько минут назад немели от холода, теперь покалывает, когда они ведут обжигающие линии по его плечам. Мой пульс бешено стучит.

Я слышу позади себя смешки и понимаю, как мы выглядим со стороны. Вот я, Джульетта, целую своего внезапного Ромео, который одет в костюм монаха. Оуэн явно тоже их слышит, потому что он поднимает папку и загораживает нас, так и не прерывая поцелуй.

Я наконец отстраняюсь и поднимаю взгляд на Оуэна, руками все еще обнимая его за талию.

– Тебе повезло, знаешь ли, – говорю я. – Каждый из моих парней находит себе идеальную девушку сразу после разрыва со мной.

Оуэн целует меня в макушку.

– Не каждый парень, – шепчет он мне в волосы. – Я свою уже нашел.

У меня нет слов, чтобы выразить свои чувства. Не думаю, что это вообще возможно. Даже Шекспир бы не смог.

С толстым слоем грима на лице я стою за кулисами, ожидая поднятия занавеса. Я нечасто заставляла себя представлять свои чувства в этот момент, но когда представляла, то не думала, что это будет так, как сейчас. Мой живот не скручивает, но я и не подпрыгиваю от возбуждения. Я чувствую спокойствие. Концентрацию. Все мои сцены выложены передо мной освещенной дорожкой к финальному поклону.

Занавес поднимается. Я выглядываю в зрительный зал, и хотя там темно, дыхание мое перехватывает от количества людей в нем. Но я продолжаю искать их глазами, пока не нахожу. Рэндалл, мама, папа и Роуз сидят во втором ряду. Папа держит Роуз за руку, но склоняется к маминому плечу, что-то ей шепча. Я вижу, как она улыбается его словам, пока Кортни, рассказчик, выходит к своей отметке.

– Два уважаемых равно, два славных и высоких рода… – слышу я, как она начинает.

Я выхожу к своей первой сцене с Ромео и понимаю, что впервые говорю с Тайлером с вечера пятницы. Мы обмениваемся влюбленными взглядами в декорациях поместья Капулетти, и я задерживаюсь на авансцене, пока он не подбежит и возьмет меня за руку. Ожидая в свете софитов, я не чувствую ни капли того отвращения, которое испытываю к самому Тайлеру.

Потому что я сейчас смотрю не на Тайлера. Я смотрю на Ромео, и я – Джульетта.

Он целует мою руку, и я ее отдергиваю, играя Джульетту-недотрогу, которую я уже полюбила. Я полушепотом обмениваюсь репликами с Кормилицей-Дженной, а потом выхожу со сцены слева на завершении первого акта. Энтони у кулис, не сводит глаз со своей отметки, его губы неразборчиво шевелятся. Я кладу ему руку на плечо и шепчу: