Эдвард Кэри - Кроха [litres с оптимизированными иллюстрациями]

– Он патрулирует наш район, – ответила вдова.

– Нет, – покачал головой Мерсье. – Боюсь, вы ошибаетесь. Бовизаж убивает священников, отказывающихся публично признать гражданскую конституцию. Он вспарывает им животы, и жизнь выходит из них.

– Вы, должно быть, ошибаетесь, – возразила вдова.

– Он кровожаден, этот ваш Жак. Я видел собственными глазами, как он орудует.

– Нет-нет, уверена, что это не он.

– Он пьет слишком много вина, – сказал Мерсье, отставляя свой стакан. – Да с такой жадностью. Тяжелый труд губит людей.

– Я не верю, – с сомнением пробормотал мой хозяин.

– Это место, – заявил Мерсье, оглядывая восковые физиономии, – прямо школа убийц!

Куртиус побледнел.

– Мы лишь показываем то, что происходит за нашими воротами.

– Но вы же не обязаны! Кто вас заставляет это показывать, а?

– Мы обязаны! Мы должны показывать. Таково требование народа!

– Эти головы только провоцируют приносить вам еще больше голов. Накройте их чем-нибудь! Унесите их! Не надо их выставлять напоказ! Вам следует сменить эту экспозицию.

– Но они лишь свидетельствуют о том, что творится сейчас в городе.

– Вы этим любуетесь!

– Мы просто наблюдаем.

– Вы множите ужасы! Вы поднимаете на щит самое скверное и демонстрируете это.

– Нет ничего в мире честнее воска! Все это знают. Воск неспособен лгать.

Это правда. Воск никогда не лжет – не то что эти портреты маслом в золоченых рамах, которые я повидала в Версальском дворце. Воск всегда был честнейшим материалом.

– Я умоляю вас: прикройте их!

– Но это и будет ложь.

Мерсье издал горестный стон.

– Этот город лопнет, точно гнойный нарыв.

С улицы донесся шум голосов. Зазвякал дверной колокольчик. Снова ватага людей. Других, но все шайки выглядят одинаково. Мне принесли новую голову, выложили на стол, поставив на обрубок шеи. Светлые волосы. Белая кожа. Светло-серые глаза…

– Боже! – в ужасе задохнулась я. – Это уже нечто совсем иное. Я знаю эту голову. Я разговаривала с ней, когда она была жива.

– Тише, Крошка. Мари. Девочка… – еле слышно прошептала вдова. – Лепи ее. Ты ее не знаешь. Тебя убьют, если ты ее узнаешь.

– Это… – пробормотал мой хозяин, помогая мне размешивать гипсовую массу. – Это не Елизавета?

– Поначалу я увидела только светлые волосы…

– Так это она?

– О, сударь, сначала я так и подумала.

– Она?

– Нет. Это… была… принцесса де Ламбаль.

– Значит, не она. Я рад. Да, это уж точно что-то новенькое.

– У нее кожа белая, как снег.

– Тогда думай, что это мрамор. Это поможет отвлечься.

– Но когда знаешь отрубленную голову, сударь…

– За работу!

– Я же не знала тех, чьи головы лепила раньше. А теперь такое чувство, что мы оказываемся все ближе и ближе к ним.

– Так, Мари, теперь подыми эту голову!

– Тяжелая…

– Молодец!

Эдмон наблюдал, как мы возимся с новой головой, и не отводил взгляда. Он сидел, выпрямившись на стуле и смотрел широко раскрытыми глазами, но не плакал. Когда работа была завершена и голову вынесли из Обезьянника, я заметила Мерсье, примостившегося в уголке. Вот он плакал.

– Надо было оставить вас в Берне, – пробурчал он.

– Но тогда я бы никогда не приобщился к такой красоте, – воскликнул Куртиус, поглядев на вдову.

– О, Крошка, – продолжал Мерсье. – Крошечная жесткость, крошечный нож, крошечное пятнышко крови. Твое личико вполне соответствует духу эпохи. Ты обрела себя: крошечный кошмар.

– Почему вы говорите мне такие вещи? – спросила я. – Почему вы меня оскорбляете? Чем я это заслужила? Я же не рубила эти головы, так?

– Прощайте, – сказал Мерсье. – Вряд ли я снова приду сюда.

Мерсье выпустили через главный вход. Он остановился, обернулся и, прежде чем уйти, пнул здание носком башмака.

– Но вина нашего попил вволю, – заметила вдова.

– По правде сказать, – заметил мой хозяин, – мне никогда не нравилась его голова.

Поздно вечером того же дня, когда мы сидели в зале, вдова подле моего наставника, опять зазвякал колокольчик Анри Пико. За воротами стоял Жак Бовизаж, в одной руке он держал саблю наголо, в другой – мушкет. Он попросил впустить его. Последовавшие далее слова произносились шепотом (внутри) и громогласно (снаружи).

– Он нас всех убьет, – прошептала вдова.

– Нет, он никому не причинит вреда, – возразила я.

– На нем кровь, – сказал Мартен Мийо. – Я отсюда вижу.