Эдвард Кэри - Кроха [litres с оптимизированными иллюстрациями]

– Значит, будете? – прошептала я. – Будете!

– И чего она раскричалась? Никогда не могла терпеть ее воплей!

– И мне будут платить, как всем остальным. Теперь мне будут платить?

– Покончим с этой беседой, – заявила вдова. – Я не больно хотела ее заводить, а теперь она мне вконец испортила настроение. Я ухожу. Вернусь вечером. Это будет не слишком поздно. Если я вам понадоблюсь, пошлите за мной мальчишку. Я буду находиться среди достойных людей.

Она выплыла из кабинета, что-то бурча себе под нос. Мы с моим наставником стояли и глядели друг на друга, не зная, что сказать. Наконец Куртиус, потрогав свою мушку, пробормотал:

– Она ушла в Пале-Рояль. У нее там комнаты. Ее облагодетельствовал сам герцог Орлеанский, он дал ей свое разрешение.

Я промолчала, а Куртиус продолжал:

– Эти дни она проводит там почти все время, курит сигары. Мы держим в Пале-Рояль наши лучшие восковые фигуры, самых благородных представителей высшего общества. Вообще-то нам здорово повезло. Такое место, и весьма приемлемая плата. А тут у нас остались только преступники и самые жуткие уроды. Понимаешь? Здесь – самое низкое отребье, а там – только благородные люди. Она присматривает за благородным семейством, а я стерегу сброд. Мы пришли к такому соглашению, понимаешь? Вот так мы теперь и живем: раздельно.

– Со времени моего отъезда, сударь, все так разрослось.

– Да, – печально согласился он. – Мы процветаем.

– Прошу прощения, сударь, я не могла не заметить. У вас что-то прилипло к подбородку?

– Прилипло к подбородку? – пробормотал он, снова тронув темное пятнышко. – Ах да, я иногда забываю, что у меня там это. Предполагается, что с ним я выгляжу привлекательнее.

– Вы так считаете, сударь?

– Я это делаю для нее. Знаешь, Крошка, эта мушка обошлась мне в тридцать пять ливров. Но она наилучшего качества, из черной тафты. Я так и не решил, где ее лучше пристроить. Иногда я прикрепляю ее на щеку, иногда – над верхней губой. А недавно она сама собой осталась на подбородке, и, мне кажется, там ей самое подходящее место. Но, по правде говоря, Мари, это все не стоит хлопот. Она все равно не обращает внимания.

Он вновь умолк, потом издал протяжный меланхоличный вздох и слегка встряхнулся.

– Ладно, пойдем со мной.

И мы пошли – но не в прежний Обезьянник, а через обширную новую пристройку, где я еще не была.

– Вам понравились головы? – спросила я. – Мои головы. Хотя бы чуть-чуть.

– Я надзираю за коллекцией недужных уродов.

– Мы прошли долгий путь после Берна, сударь.

– Берн? О да, я его помню, Крошка. Да, долгий путь – и да! Вот кем я стал. – Он ускорил шаг, точно за нами гнались. – Я тебе скажу кое-что, Мари. Люди поняли, в чем состоит мой талант. Я великий уравнитель. Понимаешь, я уравниваю людей. Обо мне писали в газетах – и я это читал! – и теперь, Крошка, меня называют великий уравнитель.

Он бросил на меня странный взгляд, точно внезапно пробудился ото сна.

– О, моя дорогая Мари, – воскликнул он, глядя прямо на меня и улыбаясь мне впервые за все время. – Я бы никогда не сказал этого в ее присутствии, потому что она такая властная, но я… рад, что ты вернулась домой!

– Я тоже очень рада вас видеть, сударь, но еще я скажу, что мне было очень грустно покидать дворец. Я прониклась симпатией к Елизавете, а она ко мне. Думаю, мне следует туда вернуться, и как можно скорее. Вы же отпустите меня, не так ли?

– Версаль лишается своих обитателей, Мари. Аристократы спешно его покидают.

– Неужели? Вы уверены? Но почему? Я не пони-маю…

– Не знаю, известна ли кому-нибудь причина, кроме разве что вдовы, ведь она изучает тот мир. И никто не понимает его лучше, чем она. Все рушится, надвигается хаос, Мари, ты разве не видишь? Люди затевают горячие споры по любому поводу. Хотел бы я, чтобы они не спорили так яростно, но они спорят. И это ее очень огорчает. Месье Мерсье стал такой беспокойный, все бегает, суетится, точно его замучили глисты. Все очень неопределенно.

– Так может быть, оно и к лучшему, что меня отослали оттуда прочь?

Куртиус, похоже, меня не слышал. Он ни с того ни с сего спросил: