Ринат Валиуллин - d’Рим [litres]

– Не устала еще? – спросил меня после двух часов болтания по Ватиканским галереям Борис.

– Нет, я люблю много ходить. Мы еще обязательно зайдем в Пинакотеку. Чувствуешь, меня туда прямо засасывает, где бы я ни была. Прямо трясина. Омут. Одна лестница чего стоит.

Пройдясь по залам музея Пия-Климента мы попали в долгожданную воронку.

– Какая лестница! – взглянула вниз через перила Анна.

– Не лестница, а карьера.

– Кому как. Для меня эта винтовая лестница – самая красивая воронка в мире, радостно побежала по ступеням Анна.

– Да, хороший штопор, – снисходительно заметил Борис.

– Ты просто привык. А вот люди уходят в штопор группами, – показала она туристов, которые считали ступени. – Я их понимаю. Затягивает, как в омут, с головой, и не важно, спускаешься ты или поднимаешься, с одной стороны возносит к небесам, с другой – бросает на самое дно. Головокружительно. Гениальное творение.

– Как всегда в Риме, не обошлось без Микеланджело, – вздохнул Борис. – Вообще он сконструировал макет ДНК. Тот получился огромный, и Микеланджело думал, Куда его девать? Потом присмотрелся: «Ба, да это же лестница! Куда бы ее пристроить? Куда бы по ней подняться?»

Здесь экскурсовод с группой туристов словно подтвердил слова Бориса:

– По легенде, идея двойной спиралевидной лестницы родилась у Микеланджело. Уже тогда он спроектировал ее похожей на структуру молекулы ДНК. Оригинальная лестница архитектора Браманте закрыта для посетителей. Поэтому мы сейчас с вами находимся на второй.

– Анти-Браманте, – тихо шепнула Борису Анна.

– Она получила название Браманте – Момо, – поправил ее экскурсовод, который вел туристов. Группу медленно, но верно затягивало в воронку. – Построена лестница в тысяча девятьсот тридцать втором году, спустя четыре века после гениального архитектурного решения Донато Браманте. Автором шедевра стал архитектор Джузеппе Момо.

– А что на самом верху? – спросил кто-то из туристов.

– Как что? Небо, – произнесла Анна еще тише.

– Если подняться до самого верха, то там будет Почта Ватикана, – ответил гид.

– Кто-то пишет письма Папе-Ноэлю, кто-то папе римскому, – остановились мы у перил, чтобы отпустить туристов. Надоели, особенно экскурсовод. Жужжит и жужжит.

– Головокружительно, как при поцелуях. Раньше я приходила сюда одна целоваться.

– Удобно, – усмехнулся Борис.

– Кажется, лестница движется сама, как эскалатор. Забавно, – опустила я голову вниз.

– Все дело в ступенях. На галерке они пологие и широкие.

– Да, очень похоже на театр. А что в партере?

– Там обычные.

– Наверное, любимый спектакль моей жизни. На который я готова ходить вечно. Что скажет по этому поводу главный концептуалист?

– После такого штопора неплохо было бы откупорить бутылочку.

– Из Пинакотеки в винотеку?

– Ага, я тут знаю поблизости одну, – прямо с лестницы повел Борис меня в очередной винный погреб искать истину. Чем дальше мы отходили от Ватиканского музея, тем заметнее редели ряды туристов, под ногами все та же старая брусчатка и узкие улицы прижимали друг к другу дома, выжимая из пространства все до последнего дюйма, а людей буквально заставляли куда-нибудь зайти перекусить или выпить.

– Район номер тринадцать. Трастевере.

– Хорошая цифра. А что значит?

– За Тибром.

– Так вот, когда апостола Петра приговорили к распятию, он попросил, чтобы распяли его головой вниз.

– Вот откуда растут ноги концептуализма. Не хотел повторяться, – комментировала рассказ Бориса Анна.

– Ну, почти. Петр считал, что умереть в такой же позе – слишком много чести.

– Чести много не бывает. То есть антипапа?

– Значит, ты в курсе? Вообще-то Петра считают первым папой римским. А антипапа вроде как незаконный, как в школе говорили – неформальный лидер.

– Ты и сейчас такой же.

– Какой?

– Тактичный. Вроде как даешь мне порулить, но процесс контролируешь.

– Ты хочешь сказать, что пора заказывать пасту?

– Давно пора, а то у меня уже душа нараспашку открывается. Да что там открывается, это вино выбило дверь ногой, вкусное, но крепкое.

– «Барбареско», оно такое, душевное. Прямо так и тянет на откровения.

– А в чем сила мужчины?

– В ответственности, – не раздумывая ответил Борис. – А женщины?

– Сила женщины в том, что она может быть солнцем даже ночью!

– Ты сильная.

– Неужели уже свечусь?