Гордон Корман: Рестарт

– С возвращением, чел! – рявкает Эрон. Он повыше Питона, а лицо его украшает такая мощная растительность, какую вряд ли встретишь у кого-то еще в средней школе. – Мы как-то хотели зайти, но твоя мамаша сказала, что у тебя постельный режим.

– Ничего себе, прямо глазам не верю, – подхватывает один из обступивших меня футболистов. – Ты же, говорят, с колокольни прыгнул?

Питон отвешивает футболисту хорошую затрещину.

– Совсем кретин, что ли? Он с крыши прыгнул. С крыши! Потому что если бы с колокольни, то тогда бы насмерть. И вообще, не прыгнул, а упал.

– Это ж каким дураком надо быть, чтобы с крыши прыгать, – подхватывает Эрон.

– Ну, упал-то я тоже не от большого ума, – признаюсь я, несколько ошарашенный и беспричинной затрещиной, и тем, что тот, кому она досталась, ничего против нее не имел. – Я не помню, о чем тогда думал. И вообще, если честно, ребята…

Тут получивший по физиономии перебивает меня:

– Но ты поправишься к началу сезона, да? И прямо в первой игре сможешь на поле выйти?

– Врач говорит, что не смогу. Из-за вывихнутого плеча и, главное, из-за сотрясения мозга. Если снова ударюсь головой, это может плохо кончиться.

Мои слова вызывают громкий протест.

– Но ты нам нужен!

– Самый результативный игрок!

– Лучший в команде!

– Наш капитан!

– Эй вы, хватит! – командует Эрон. – Без травм футбола не бывает. Мы все это знаем. – А потом добавляет, обращаясь ко мне: – Надо поговорить. Идем.

Из вестибюля он направляется к центральному атриуму, из которого в разные стороны расходятся школьные коридоры. Продвигаясь сквозь густую толпу, мы не встречаем помех. Мои лучшие друзья, не церемонясь, расчищают нам путь. Большинство школьников, едва завидев нас, сами жмутся по сторонам.

Мы подходим к скамейке у стены атриума.

– Здесь свободно? – спрашиваю я мальчика помладше, по виду шестиклассника.

Но прежде чем мальчик успевает открыть рот, Питон громогласно заявляет:

– Разумеется!

Мальчик получает для ускорения увесистый подзатыльник и уносится прочь по коридору.

Мы садимся на скамейку, и я, не дожидаясь расспросов, начинаю первым:

– Эрон… Питон… – Мне непривычно выговаривать эти имена, как будто раньше я их ни разу не произносил. – Я должен кое-что вам сказать. Когда я упал с крыши, я вывихнул плечо и получил сотрясение, но это не все. Еще у меня случилась амнезия.

– Амнезия? В смысле, ты что-то забыл? – хмурится Питон.

– Хуже. Я забыл все. Всю свою жизнь до падения с крыши. – Я обвожу рукой атриум. – Школу. Людей. Вот это все как будто в первый раз вижу. Я бы и вас не узнал, если бы не фотка в телефоне. Я знаю, что мы друзья, потому что так сказала мама. Но ничего про нас троих – про то, что мы вместе делали, – не помню.

Они переглядываются между собой и явно мне не верят. Меня это сначала бесит, но потом я понимаю, что неизвестно, как бы я сам среагировал, если бы старый друг сообщил мне что-нибудь в этом роде. Они знают меня всю свою жизнь. Я выгляжу как всегда и разговариваю как всегда, но вдруг заявляю, что вся история нашей дружбы начисто стерлась из моей памяти.

Они не виноваты, что приняли мои слова за шутку. Приключившееся со мной и правда своего рода шутка. Просто абсолютно не смешная.

– Ребят, я не только вас забыл, – пытаюсь объяснить я. – Думаете, мне приятно вместо мамы, брата и отца видеть совершенно незнакомых людей? И знаете, мне очень неуютно каждый день встречать тут в школе восемьсот человек, которые думают, что я их игнорирую – а я просто никого из них не помню.

Питон смотрит на меня в упор.

– В смысле… Это точно не прикол?

– К сожалению, нет.

– Вау, – только и может сказать ошеломленный Питон.

Эрон наклоняется ко мне, и мы с ним оказываемся нос к носу.

– Но ведь память же к тебе вернется, да? – Он произносит это с таким напором, что сразу понятно: ему жутко представить, что славного общего прошлого для меня теперь как бы и нет.

– Может быть. Отчасти, – говорю я. – А может, и нет. Доктор говорит, что наверняка этого знать нельзя.

Эрон с Питоном, совершенно ошарашенные, снова переглядываются между собой. Я вдруг понимаю, как много эти двое, мои лучшие друзья, для меня значат. Перед глазами встает тот снимок из телефона, на котором мы втроем, радостные от того, как здорово мы только что раздолбали битой хэллоуинскую тыкву.

– Ребят, вы не думайте, – говорю я. – Я тот же самый, каким был всегда. Неважно, что я не помню ничего из того, что мы вместе делали. У нас еще куча всего впереди. Мы еще покажем.