Марат Валеев - Лекарство для тещи

Скоро тарелка опустела.

— Ну как, вкусно? — Костик заботливо слизнул с губ Ларисы остатки борща, чем привел ее в трепет. — Лежи, лежи, я за котлетами пошел.

— Горчицы не забудь прихватить, — грудным голосом сказала ему в спину Лариса и счастливо улыбнулась.

Котлет они поели, уже просто сидя рядышком на постели и болтая о всякой чепухе.

— Ну, теперь можно и о сладком подумать, — сказал, наконец, Костик. — Только, Ларисочка, у нас ничего, кроме халвы и малинового варенья, нет. А оно совсем жидкое. Стечет с тебя все, и только постель перепачкается.

— Ты у меня и так самый сладкий! — пролепетала Лариса и прижалась к нему голой, но чистой и теплой, ничем не перепачканной грудью. — Иди ко мне скорее! Ну как, как… Как всегда — бутербродиком! Мне так нравится…

А к нам в поселок как-то из города врачи приезжали. Из этой самой, как ее, иридодиагностики. Это, значит, есть такой прибор, на манер микроскопа. Вот, садишься к нему впритык, кладешь подбородок на вогнутую такую штуковину, а блестящая хохоряшка лезет тебе чуть ли не в глаз. С той стороны в нее заглядывает врач, хохоряшка эта вспыхивает, аж слезу вышибает, а врач по радужной оболочке читает все твои болезни.

Быстро и культурно. Пять минут — и ты в курсе, сколько можешь прожить, чем дышат твои почки и печень с селезенкой и есть ли пятна на легких. Все удовольствие стоит сто целковых. Дороговато вроде за пять-то минут. Но уж больно интересно узнать, что там у тебя внутри и как.

Вот и соседка моя, Петровна, крепкая, между прочим, женщина, но считающая себя насквозь больной, пошла к этим врачам. Дождалась своей очереди, угнездилась перед прибором. А сама волнуется: ну как скажут, что она без пяти минут покойница?

— Успокойтесь, гражданка, — говорит ей врач. — Раскройте пошире глаз. Так, так…

А Петровна старается — глаз вот-вот выкатится.

— Ну, вот и все, — сказал врач и придвинул к себе лист бумаги. — Значит, так, Евдокия Петровна…

Петровна обмерла, ожидая приговора.

— Вы на редкость здоровы. Разве что… У вас голова побаливает иногда?

— Какое там иногда! — оживилась Петровна. — С утра до вечера так и трещит, так и трещит. А еще…

— Ну, это у вас просто зрение стало слабнуть, и голова начинает болеть, скорее всего, когда вы подолгу смотрите телевизор, — мягко остановил ее врач. — Покажитесь окулисту. А так вы, повторяю, на редкость здоровы. У вас отличная генная наследственность. До свидания…

Петровна ошарашенно установилась на врача.

— Это я-то здоровья, в шестьдесят лет? — гаркнула она. — Вон вы соседке моей Лигачевой прописали и язву, и почки, и печень, и… и… А ей всего-то сорок годков. Да на мне, паря, если хочешь знать, живого места нет. Наши местные коновалы уже отказываются лечить меня.

Это было почти правдой: мнительная Петровна до смерти надоела врачам местной поликлиники своими жалобами на несуществующие болезни.

— Может, ты скрываешь что от меня? — подхалимски заглянула Петровна в глаза врачу. — Может, нашел чего такого, что боишься сказать? Ты говори, не бойся!

— Вы мне мешаете работать! — нервно сказал врач.

— Ага! — догадалась Петровна. — Ты, паря, не хочешь открывать эту, как ее, врачебную тайну? Или я мало заплатила?

Петровна пошелестела кредитками, положила на стол десятку. Подумала, добавила еще одну.

— Вот! Ничего ради правды не жалко. Говори, ну?

— О, господи! — схватился за голову врач. — Черт с тобой, бабка, слушай…

Из кабинета иридодиагностики Петровна не вышла, а выползла. Лицо ее было мертвенно бледным, губы тряслись.

— Ну, что у тебя? — с любопытством спросила ее томящаяся в очереди еще одна ее соседка, Дарья Полиповна. — Что-то долго тебя там держали.

— А то, — прошелестела Петровна. — Помирать иду, соседушка. И чем только не болею, оказывается. Этот врач молодой, да ранний — все нашел. Не то, что наши коновалы…

И что вы думаете: чуть не отдала она Богу душу, если бы не «местные коновалы», которые успели вырвать Петровну из лап «костлявой». Вот как бывает, когда чересчур интересуешься, что там у тебя внутри и как.

Серегу Суховеева знаешь? Ну да, этот самый, из отдела снабжения. Так вот, всего три дня его не было дома. Ну, завис в одном месте, у одинокой и безотказной. На работе сказал, что заболел, дома заявил, что в командировку уехал. Да в такую дыру, что сигнал до его мобильника не будет доходить, так что лучше ему не звонить.

А завис, дурак, недалеко от своего дома. И дважды дурак, что на исходе третьего дня сам пошел в магазин — выпить там еще взять, закусить. Подружка отказалась идти, сказала, что она на дедовщину не подписывалась. А только на бабовщину.