Нед Виззини - Это очень забавная история

– Он может нарисовать что-то, связанное с детством, – говорит сидящая рядом со мной Ноэль.

– Отличная идея, Ноэль! Не хочешь сказать погромче?

Ноэль вздыхает и объявляет на всю комнату:

– Крэйг может нарисовать что-то из своего детства.

– Вот так! – кивает Джоан. – Тебе понравилось что-то из предложенного, Крэйг?

Но я уже не слышу. Я веду начало реки от верхнего угла страницы вниз, где она встречается со второй рекой. А, погодите, я же забыл, что сначала нужно проложить дороги, потому что мосты идут поверх воды. Вспомнил: магистрали, реки, а потом улицы. Когда я в последний раз это делал? Лет в девять. Как можно было забыть? Я веду линию магистрали через центр страницы, где она встречается с другой в дорожной развязке – красивой, наподобие спагетти, – один съезд с которой проходит через парк и заканчивается веселым жилым районом округлой формы. Отсюда я продолжаю надстраивать город, квартал за кварталом. Карта растет и ширится. Растет и ширится мой город.

– Ого, кажется, творческий кризис Крэйга в прошлом! – провозглашает Джоан из другого конца кабинета. Я оглядываюсь назад: Эбони с трудом поднимается с места, опираясь на трость, и ковыляет в мою сторону.

– Дайте-ка посмотреть. О, красота какая! – восхищается она, стоя у меня за спиной.

– Спасибо, Эбони, – благодарю я, поворачиваясь к карте.

– А что там? – орет Армелио.

– Давайте не кричать на весь кабинет, – успокаивает его Джоан.

– Это так необычно, – говорит стоящая рядом со мной Профессорша.

– Моя заслуга тут тоже есть, – говорит сидящая справа от меня Ноэль. У нее на листе набросок цветка. – Так ведь? – косится она на меня, не поворачивая головы.

– Конечно, есть, – говорю я ей, ненадолго оторвавшись от листа, и снова принимаюсь за дело: карта словно вытекает из меня.

– Это что, какой-то мозг? – спрашивает Эбони.

Я поднимаю голову и вижу скривившийся в улыбке беззубый рот. Снова смотрю на карту. Неужели не ясно, что это не мозг, а карта? Вот же – реки, магистрали и развязки. Но потом я вижу, что и на мозг похоже: дороги – это перекореженные нейроны, которые тащат эмоции с места на место, давая жизнь городу. Может, если мозг работает, то он и есть такая вот карта, по которой каждый может попасть куда надо по автострадам. А если в мозгу что-то сломалось, как у меня, то в нем возникают пробки и тупики, где ведутся дорожные работы.

– Ага, – соглашаюсь я с Эбони. – Это мозг и есть.

И тут, так и не доделав, я бросаю рисовать карту. Вот блин, вечно со мной так – бросаю все на полпути. Я даже не добрался до края страницы, а у меня уже иссякла энергия, так что я обвожу вокруг карты абрис головы с носом, двойным контуром губ и уходящей вниз шеей. При этом овальный сгусток нанесенных на карту городских улиц оказывается справа, там, где должен быть мозг. На месте глаза я рисую круговую развязку и веду вниз ко рту два широких бульвара. Эбони хохочет, пристукивая тростью.

– Прелесть какая!

– Ничего особенного, – говорю я, глядя на лист. На этом все. Мог бы и лучше. В нижнем углу ставлю свои инициалы – К. Г., как «компьютерная генерация», – и откладываю рисунок в сторону. Прошу еще один листок бумаги и приступаю к следующей карте.

Как это просто. Это просто, и я могу это делать. Я мог бы заниматься этим вечно. До конца занятия я сделал пять рисунков.

Я так углубился в рисование, что даже не заметил, как ушла Ноэль. Только нашел рядом на столе украшенную цветами записку, когда прибирал свое место.

«Сделаем перерыв. Нельзя слишком привязываться друг к другу. Следующая встреча во вторник, на том же месте. Не расстраивайся, что так долго. Ты милый».

Я сворачиваю записку и кладу в карман, рядом с предыдущей. После творческого занятия у нас обед, на котором Хамбл говорит, что прощает меня за то, что я вверг его в неприятности, я благодарю его за это. Потом иду играть в карты с Армелио, который предлагает, раз уж я поднакопил кое-какой опыт, сыграть в большую игру завтра вечером.

– Будем играть на деньги? – спрашиваю я.

– Не, дружище! Мы играем на пуговицы!

В принципе, я таскаюсь за всеми, куда бы они ни пошли, и, пока все курят, я сижу снаружи и болтаю с Бобби о том, как провел день. Потом иду в свою комнату, где разложены мои мозгокарты. В шестом северном пациентов не балуют, и моя кровать так и ждет меня незастеленной, только подушка расправилась и приняла прежнюю форму, и вмятина от моей вспотевшей башки больше не видна. Я ложусь, и подушка под головой издает невероятно умиротворяющее, нежное шипение.