Михаил Вострышев - Старомосковские жители

— Стройте преступник, — приказал он.

— Рано, — раскурив самокрутку, пояснил Князев. — Одного еще перековывают, да и доктор не подошел.

— Я приказаль — стройте! Вы должны не спорить, а исполнять команду! Не нужень доктор — нужень идти Сибирь! — закричал, побелев от гнева, Миллер.

— Не пори ерошку — строй, — толкнул Князева локтем Протасов.

— Сам строй, — огрызнулся тот. — Не вам с ними идти, вот вы и смелые.

— Немец-то звонкий попался, — показал на побелевшего Миллера один из арестантов своему товарищу, и оба засмеялись. — Чухна заморская!

Миллер слов не разобрал, но понял, что арестанты смеются над ним, оскорбляют честь его русского полковничьего мундира. От ярости он даже топнул ногой и ударил себя кулаками по бокам, обтянутым белоснежными панталонами.

— Сечь! Всех надо сечь! Стройте преступник!

Князев разгладил ладонями свой мятый мундир и лениво крикнул унтер-офицеру:

— Митрий! Строй к выходу. — И, развернувшись к Миллеру, успокаивающе доложил: — Не извольте беспокоиться, ваше высокоблагородие. Сейчас построим.

Арестантов спихивали с телег, разлучали с семьями, гнали в строй. Послышались ругань, визг, плач. Но каторжники не растягивались шпалерой, а сходились в кружки, о чем-то переругивались, бросая лютые взгляды в сторону офицеров. Вот уже они столпились в один круг, лишь кое-кто из семейных, раскольники и бывшие благородные — всех человек тридцать — остались в сторонке. Двое молодых конвоиров подошли к толпе, хотели ее растянуть в ряд, но на них не обратили внимания, только крикнули унтер-офицеру, чтоб забрал своих молодцов, пока им кости не переломали. Митрий подозвал солдат к себе.

— Что там?! Почему нет шпалер? Почему нет колонн? Почему нет дисциплин?! — все более распаляясь, досаждал Князеву Миллер. — Вы потворствуете преступник! Вы испугались простой мужик!..

— Эх, ваше высокоблагородие, простой непростой, а поберечься надо. Москва-то от копеечной свечи сгорела… Митрий!

Но унтер-офицер и так уже поспешал к своему командиру.

Он сбивчиво стал докладывать, но Князев прервал, и так было видно по ропоту каторжан, по их напрягшимся телам и решительным лицам — будет претензия.

Он подозвал солдата и приказал ему тотчас разыскать Гааза.

— Эй, Хряков! — позвал в свою очередь Протасов другого конвоира и, когда тот подбежал, попросил: — Сбегай, дружище, за отцом Иннокентием. Он у майора на дому с господами обедает. Да майору-то особо не разрисовывай, что тут у нас, скажи, мол, сами управимся.

Хряков перевел взгляд на своего командира, и Князев согласно мотнул головой.

Трое арестантов отделились от толпы и безбоязненно направились в сторону офицеров. Князев, да и Протасов тоже в душе проклинали Миллера на чем свет стоит — теперь, глядишь, заварится каша. «Надо пресечь. Как пресечь?» — только эта мысль заполняла душу и тело Князева. А тут еще немец все квохчет, никак не поймет, чем его «стройте преступник» может кончиться.

Наконец до Миллера дошло, что решительным оказался не только он, но и арестанты. Но при чем тут пожар Москвы и копеечная свеча?

— Где много солдат? Нам нужно много солдат наказать преступник, — забеспокоился он.

Но караульные офицеры уже не уделяли ему никакого внимания. Они, притворись беспечными, с напряжением следили за каждым взглядом, каждым взмахом, каждым словом взроптавшей толпы.

— Не слушайте этого дурака, — на всякий случай подсказал Протасов, кивнув в сторону Миллера.

Князев опять согласно мотнул головой.

Трое каторжников мужицкой походкой приближались к ним. Двое остановились за пять шагов, третий сделал еще два.

— Имя? — грозно спросил Князев.

— Фрол Васильевич, — уперев правую руку в бок, бесшабашно улыбнулся арестант.

Был он лет тридцати, двух аршин пяти вершков росту, худощав и телом и лицом, с редковолосой светло-русой бородой, с нахмуренными светло-русыми бровями и впалыми серыми глазами. Двое, стоявшие за ним, были постарше, с одинаково бритыми наполовину головами, со свирепыми взглядами исподлобья. Только тот, что слева, был пострашнее на лицо — все в оспинах, рубцах и рыжая борода клочками. Кандалы он носил не только на ногах, но и на руках. «Видать, уже был в бегах, да еще небось караульного порешил. С таким надо держать ухо востро», — уважительно оглядел его Князев и перевел строгий взгляд на Флора Васильевича.

— Для Васильевича рылом не вышел. Что надо?

Флор с усмешкой глянул в сторону Миллера, который ответил взглядом, полным презрительного высокомерия.