Джейн Джонсон - Преданное прошлое

— И сколько времени это займет? — спросил кто-то.

— Месяц, если ветер будет попутный и приличная погода.

— А если начнется шторм?

Дик Элуит рассмеялся, но в смехе не было и намека на веселье.

— Если корабль даст течь, мы все потонем, — сказал он и зазвенел цепями, словно подчеркивая свои слова. В ответ раздались новые вопли и причитания.

Проповедник Труран призвал всех к молчанию.

— Уймите свой страх. Не нужно, чтобы наши похитители поняли, что им удалось устрашить нас и подавить наш дух. Наша сила в нашей вере в Господа, и Он даст нам утешение и защитит нас от дьяволов, что нас захватили. Внимайте же словам псалма и препоясайте чресла свои мужеством!

Услышь, Господи, правду мою, внемли воплю моему, прими мольбу из уст моих нелживых. От Твоего лица суд мне да изыдет; да воззрят очи Твои на правоту. Ты испытал сердце мое, посетил меня ночью, искусил меня и ничего не нашел; от мыслей моих не отступают уста мои. В делах человеческих, по слову уст Твоих, я охранял себя от путей притеснителя…

Грубый и громкий смех прервал молитву, но Труран лишь возвысил голос и продолжал:

— Утверди шаги мои на путях Твоих, да не колеблются стопы мои. К Тебе взываю я, ибо Ты услышишь меня, Боже; приклони ухо Твое ко мне, услышь слова мои. Яви дивную милость Твою, Спаситель уповающих на Тебя, от противящихся деснице Твоей…

Снова раздался шум, прервав его речь, и на сей раз на него уже невозможно было не обратить внимания. В трюм внезапно ворвался поток света и шума, люк над головами узников распахнулся, и четверо пиратов с лампами и саблями наголо ринулись вниз, что-то крича на своем ужасном, гортанном наречии и отвешивая направо и налево удары кнутами с длинными узловатыми концами. Первый из них накинулся на Уолтера Трурана:

— Заткнись, неверный пес! — заорал он на грубом подобии английского, и ударил преподобного смолеными концами кнута по лицу.

Но проповедника было не сбить; он распрямил плечи и продолжал вещать:

— Храни меня, как зеницу ока; в тени крыл Твоих укрой меня от лица нечистых, нападающих на меня, — от врагов души моей, окружающих меня 22…

Но тут у самого его горла оказалось сверкающее лезвие. Сглотнув, он наконец умолк.

Один из пиратов достал ключ и отомкнул замок, запиравший поперечный железный прут, к которому был пристегнут преподобный Труран. Потом высвободил прут из гнезда и жестом приказал четверым мужчинам, что были к нему прикованы, встать. Другой пират отомкнул прут, к которому были пристегнуты Кэт и еще три женщины.

— Встать! Живее!

Они, пошатываясь, поднялись на ноги, — корабль качало, а в полумраке было трудно сохранять равновесие. Одна из женщин — Кэт видела ее во вторник на рынке, но имени не знала — пытаясь удержаться на ногах, ухватилась за ее рукав, чуть не оторвав его. Кэт покачнулась и почувствовала, как наступила на что-то мягкое и липкое. В нос ударила ужасная вонь, наполнившая уже и без того гнусную атмосферу трюма. Но все, о чем она могла сейчас думать — глупо и совершенно не к месту, — было то, что лучшие чулки теперь безвозвратно испорчены, и эти бестолковые мысли все еще продолжали занимать ее, уводя в какие-то идиотские дебри, когда Кэт наконец выбралась на палубу, где резкий и мощный порыв ледяного, пропитанного солью воздуха самым восхитительным образом прочистил ей мозги.

В средней части палубы в резном деревянном кресле сидел главарь пиратов, положив ноги на разукрашенный сундучок. Слева от него, скрестив ноги, сидел человек в белом одеянии и тюрбане. У него на коленях была дощечка из светлого гладкого дерева, в руках он держал принадлежности для письма. По другую сторону от предводителя на палубе стоял пузатый стеклянный кувшин, наполовину заполненный какой-то прозрачной жидкостью.

Сосуд сужался кверху изящным конусом, его основание и крышка были отделаны чеканным серебром. От него тянулась змеей длинная трубка, изукрашенная пурпурным шелком и бахромой; она отходила примерно от середины этого экзотического сосуда и оканчивалась искусно сделанным серебряным наконечником, который пират держал возле рта. Когда пленников подогнали поближе, корсар сунул наконечник в рот и сделал длинную затяжку, отчего жидкость в сосуде забурлила и пошла пузырями. Прикрыв от удовольствия глаза, он глубоко затянулся, а потом выпустил огромный душистый клуб дыма. Вот он, решила Кэт, сам дьявол: сидит в завитках дыма, лицо у него жестокое, а кожа такая странная, темная, а сам он такой важный в своем кресле, словно на троне в аду, тешится властью над грешниками.