Миколас Слуцкис - Древо света

Сдавило горло, облипшие пересохшей краской руки будто в струпьях. Неужто всерьез надеялся помнящими юношеский взлет мазками вытолкнуть из сердца тяжесть, причина которой не атмосферные безобразия? С утра успел вывести свою подпись под полуфиктивным актом приемки. Мог утешать себя — не он один такой! — однако все оправдания уже давно израсходованы. Смешивая отвыкшей рукой краски, ощупывая грубый холст, надеялся вырваться на вольный, не признающий оговорок и обещаний простор. Когда-то сам отказался от него — жизнь влекла, сильнее, чем бледное ее отражение.

— Так легко от меня не отделаешься. Должен будешь делом доказать, что еще любишь хоть немножко.

— Так чего тебе? — На лице Статкуса гримаса человека, которому помешали.

— Хочу, чтобы ты пригласил меня в кино.

— А головка у тебя не перегрелась?

Головка встряхивает льняными, обесцвеченными химией локонами.

— Нет. Просто не с кем пойти.

— Тебе?

Вокруг же роем роится, не разберешь, с кем давно дружит, с кем минуту назад познакомилась.

— Я теперь со всеми в состоянии войны.

— Не верю, не верю… не верю!

— Сунула приятелям твои «Вишни», а они отрицательно отреагировали.

Полные вишен пригоршни ребенка… Черные вишни на желтой соломе… Величайшая скорбь его детства!

— Разве это… может быть причиной? — Кажется, сердце выскочит. Как осмелилась? Раздеть его донага перед какими-то?…

— Откровенно говоря, папа, начинаю не понимать, почему ты не стал художником.

Топчет отца ради шутки? Пусть не самого лучшего отца. Ведь все знает про вишни…

— Значит, одеваться?

— Не в пижаме же!

— А что нам будут показывать?

— Не столь важно, папа. Когда ты в последний раз был в киношке с дочерью?

Статкус встает на нетвердые ноги, непослушными руками — а вдруг откажется, вдруг прыснет за спиной? — выбирает в шкафу приличный костюм. Осел, зачем тебе галстук? Что ж, изредка неплохо и ослом побыть. Особенно рядом со взрослой дочерью. И почти хорошо не знать: издевается, мстя за что-то, или надумала вернуть давний должок?

Угрожающе надвигается огромный плакат: пожилой супермен и цветущая секс-бомба. Билетов, разумеется, нет. Неринга оглядывает толпу своими подведенными тушью глазками, и тут яге голубыми стрекозами слетают па ее ладонь билетики.

— Вперед! Папой звать не буду. Чем мы не парочка? Ты еще довольно видный старичок!

Погромыхивает прелюдия — аэродромы, гостиницы, небоскребы, все на невероятно голубом фоне. Красиво-то красиво, но только Статкусу невдомек, при чем тут он. Ах, да, рядом она — некогда Нерюкас, долгоногий кузнечик, лучница, ныне — взрослая дочь, апогей его отцовской мечты. Хватит иронизировать, лакомься, как мальчишка. Все они здесь дети, лижущие сладость экрана. Сильная твердая ладошка — на самом деле натягивала тетиву? — решительно пролезает под его прижатый локоть, не находящий опоры в безвоздушном пространстве.

— Славно, а, милый?

Славно, однако потолок давит и легкие, не получая достаточно кислорода, распирают ребра. Воздух — настоящий студень, хоть ложкой черпай, протухший студень.

— Расстегни пиджак, милый.

Что это? Пропахший влажной уличной пылью ветерок? Нет, прохладные пальчики дочери… Коснулась, и уже охватило умиление, примиряющее с душным, как экваториальные джунгли, залом. Ах, лишь бы продолжилось это дуновение! Где там, дочь уже забыла обо всем, кроме экрана. Расстегнулся, и на самом деле полегче, кроме того, помогает свободное кресло справа — положишь на него затекшую ладонь, потрешь о грубую обивку. Какая-то иллюзия свободного пространства и прохлады, но надолго ли? Вот уже приближается некто, задевая ноги сидящих, шипением подавляя их недовольство. Явно нацелился на свободное кресло. В мерцающем свете проявляется потная шея, торчащая из — о боги! — кожаной куртки. Крупный, плотный парень с гривой спутанных волос. Покачалась, закрывая экран, огромная тень, и парень плюхнулся рядом со Статкусом.

— Уже? — буркнул, опуская у ног портфель. Звякнули бутылки.

— Да, недавно началось, — вежливо подтвердил он и чуть не задохнулся от густого алкогольного смрада. Пары перегара лезли в нос, забивали горло, легкие, не оставляя местечка для душного, но теперь уже милого и желанного воздуха. Он отпрянул от разверстой зловонной пасти, навалился на Нерингу. Ее глаза шныряли за автомобилями, носящимися по широкому экрану. Что, милый ? Быстрый взгляд на него, на пьяного парня и хи-хи-ха-ха! Насмешил, разумеется, не взъерошенный сосед, которого успела взять на заметку — Статкус видел это по блеску глаз, — насмешливо вставшее на экране дыбом красное «порше». Руль крутил супермен, секретарша — секс-бомба, похищенная гангстерами — неслась в «ягуаре» ультрамаринового цвета, столь же быстром и вертком, публика и замирала от ужаса, и смеялась, хотя герои были на краю гибели.