Ведат Кокона - По волнам жизни

— Почему же вы не за учебниками? — спросила она, светски улыбаясь и энергично обмахиваясь веером, на котором была изображена японская девушка с зонтом у родника. — Mon Dieu, quelle chaleur! [42] Боже мой, какая жара! (франц.)

— Господин учитель уходит от нас, считая ненужным продолжать занятия с Кямилем, — объявил жене Нури-бей, гася окурок в стоявшей на столе хрустальной пепельнице.

— Comment? — спросила госпожа Эльма, захлопнув веер у самого носа Исмаила, словно угрожая ему. — Объяснитесь!

— Это пустое занятие, госпожа Эльма, — отрезал Исмаил, — заниматься делом, не приносящим никакой пользы. Уже не один месяц я даю уроки Кямилю…

Госпожа Эльма тут же поправила его:

— Кямиль-бею.

— …а он не продвинулся ни на йоту в родном языке, — закончил Исмаил, словно не услышав.

— Voulez-vous nous dire qu’il est crétin? [43] Не хотите ли вы сказать, что он кретин? (франц.) — гневно спросила госпожа Эльма, играя блестящими глазами.

— Я хотел сказать только, что вы платите мне совершенно напрасно, — ответил Исмаил, огорченный тем, как госпожа Эльма истолковала его слова.

— Voyez-vous ça, on dirait qu’il nous plaint! [44] И он еще жалеет нас! (франц.) — Госпожа Эльма сделала обиженный вид. Она снова раскрыла свой веер, села на обтянутый сафьяном диван у окна, обернулась, порывисто захлопнула его и, энергично обмахиваясь веером, заявила с некоторой угрозой в голосе и в глазах: — Оплата, думаю, дело наше… так что… Вы учите, мы даем деньги. Я — вам, вы — мне, n’est-ce pas? Поэтому не надо продолжаться дискуссия…

— Тем не менее, — ответил Исмаил, опустив глаза и рассматривая на полу персидский ковер, — я прошу вас позволить мне прекратить занятия.

— Faites comme il vous plaira! [45] Делайте, как вам угодно! (франц.) — сердито отрезала дама, нервно обмахиваясь веером с видом человека, изнемогающего от сильной жары. — Когда есть монастырь, монахи будут сколько хочешь! Дюльберэ!

Вошла горничная и остановилась на пороге, смущенная, робеющая, глядя в пол.

— Дюльберэ, проводи господина учителя.

Исмаил сжал зубы, простился легким кивком головы и поспешно вышел из комнаты.

Каждый день Тель Михали поднимался чуть свет — и зимой, и летом, — стараясь для этого пораньше лечь спать. Первое время его будила Ольга; хотя он сам просил ее об этом, она всегда медлила — жаль было нарушать его сладкий утренний сон. Ольга стояла у изголовья и не отрываясь смотрела на сына, погруженного в безмятежное забытье, на его милое лицо, уже покрытое на щеках и подбородке густым черным пушком, на его вьющиеся кольцами волосы с челкой на лбу и сложенные в беззаботной улыбке губы.

Мать долго стояла над ним, и ей просто не верилось, что это тот маленький мальчик, который, наигравшись вдоволь во дворе церкви святого Георгия, прибегал усталый и, с шумом распахнув дверь, кричал с порога: «Мама, хочу есть, хочу есть!» Неужели это тот самый малыш, которому Исмаил оставил когда-то свои книги, так ему теперь пригодившиеся? Неужели это тот мальчик, которому удалось освободить свою мать из цепких рук озверевшего капитана, готового ее обесчестить? Да, да, это он, ее единственный сын, плоть от плоти, ее душа. Он спас свою мать от позора, более ужасного, чем смерть. И этого ей не забыть. Если Тель сумел защитить ее, будучи ребенком, значит, он сможет всегда уберечь свою мать от зла и насилия: сын, так почему-то казалось Ольге, появился на свет для того, чтобы быть ей защитой. Ольга смотрела на мирно спавшего Теля, погладила его кудри, нежные, покрытые легким пушком щеки и тихо позвала:

— Сынок, радость моя! Проснись!

Юноша с трудом приоткрыл глаза, потом снова закрыл их и, бормоча себе что-то под нос, повернулся на другой бок. Ольге было очень жаль будить его. Подождав немного, она опять погладила его по голове и повторила с такой нежностью, на какую способна только мать:

— Вставай, радость моя!

Наконец Тель открыл глаза, увидел склонившуюся над ним мать и сразу, точно на пружинах, вскочил с постели, видимо боясь, что снова повернется на бок и заснет. Быстро натянул на себя майку и, как был в трусах, стал заниматься гимнастикой.

От Исмаила Камбэри, кроме учебников, он получил в наследство пособие для домашних занятий гимнастикой по методу Мюллера. Тель, так же как Исмаил, упражнялся строго по книге, стараясь укрепить все мышцы тела. После зарядки он шел во двор и умывался холодной водой из колонки зимой и летом. Ольга дрожала над сыном даже теперь, когда он вырос (единственный сын что тонкая нить — говорят в народе), и каждый раз, когда Тель мылся в зимнюю стужу ледяной водой, следила за ним с замиранием сердца. Она видела, как от хрупкого, разогретого зарядкой тела шел пар, как оно краснело под куском шерстяной ткани, которой Тель энергично растирал себе грудь, плечи, спину и бедра.