Ведат Кокона - По волнам жизни

Между тем на дворе уже был март. Дул теплый ветер, предвещая дождь. Исмаил шел задумавшись, засунув руки в карманы и опустив голову. Да, о чем они мечтали? Ни о чем. Режим Зогу словно одурманил его поколение опиумом, и оно погружалось в летаргический сон, как буйволов засасывает в трясину. Напоминая заморенных коней на току, крутились они в суете будней, чувствуя себя слепцами в руках судьбы и не думая о завтрашнем дне. Они старались найти забвение, спрятаться от гнета несбывшихся грез, которые отвратили их от родной земли и повернули лицом к Западу, где они когда-то учились и где их не принимали всерьез. Они знали, что к их стране относятся там с пренебрежением, знали, что их страна мала, ей неоткуда ждать помощи и дружеской поддержки, разве что корыстных псевдоблагодеяний от империалистических держав-хищниц. Они знали, что творили за спиной Албании Франция, Англия и Италия, превратив ее в объект дележа и стремясь поработить народ, которому хотелось, в сущности, так мало — просто жить и радоваться, что солнце светит для них, как и для прочих. Еще со школьной скамьи они привыкли чувствовать себя угнетенными, с парализованной волей и энергией, словно птица с подрезанными крыльями, которая, трепыхаясь в пыли, тщетно пытается взлететь. «Албания — маленькая страна с миллионным населением, отсталая, бедная, презираемая соседями, не имеющая железных дорог, лишенная того, другого, третьего…» Эти слова слышали они повсюду, куда бы ни забросила их судьба. И правил ею король-ретроград, окруженный кликой невежд и подхалимов, продавших свое отечество за золото и готовых удрать отсюда, как только их прижмут обстоятельства. От этой унижающей достоинство рабской апатии, от вековой, царившей вокруг отсталости Исмаилу и его товарищам даже опостылела жизнь.

И вдруг в один прекрасный день в бескрайней выжженной пустыне повеяло свежестью и прохладой. На небесах, в разлитой вокруг кромешной тьме засветились редкие, но яркие звезды. Три года назад, в феврале, в Корче на демонстрацию вышел рабочий класс, требуя хлеба, в то время как всюду царили бесчинство, страх и дикий произвол. Сотни людей подняли голос протеста против режима Зогу, не дрогнув перед вооруженными отрядами жандармов. А теперь вот в самом сердце столицы Кемаль Стафа бросил свой вызов властям и из обвиняемого стал обвинителем государственного строя, посадившего его на скамью подсудимых. С какой страстью и убеждением вырвались слова пророчества из юной груди, прозвучавшие в зале суда ликующим гимном победе! «Я убежден, что только большевизм спасет трудящиеся массы, которые сейчас порабощены. Я буду бороться до конца, отдавая всего себя целиком тому, чтобы порабощенные массы сбросили оковы рабства, завоевали утраченную свободу и стали хозяевами своей судьбы». Юноша, отважившийся сказать такие слова прямо на суде, несомненно, способен к самопожертвованию во имя идеала.

Исмаил шел растерянный, в полном смятении чувств. Ему казалось, что он подхвачен бешеным водоворотом. Тревожные мысли роились в голове, а в ушах гудело так, словно над ним жужжало множество назойливых мух. На какое-то мгновение, разогнав сумятицу мыслей, выплыло из этого хаоса лицо Софики и улыбнулось ему. Но только на мгновение, ибо, как только разум его прояснился, он со всей отчетливостью понял, что очутился со своей любовью на краю пропасти. Лицо Софики падало в бездну и манило его с неудержимой силой. Он хотел броситься за ней и погибнуть вместе, но невидимая рука легла на его плечо и спасла от падения. Его жена, сын, дочь тотчас окружили Исмаила и удержали от последнего шага. Иначе, совершенно иначе сложилась бы его судьба, не будь у него Агрона и Тэфты… Бездетный брак можно разорвать легко… Да, все обстояло бы совсем по-другому, имей он только жену. Он ни капли ее не любил. Ценил как хорошую подругу, приветливую, воспитанную, но не больше. А он-то прекрасно знал, как может мужчина любить женщину. Ему вспомнилось, с какой пылкой страстью любил он свою Клотильду. А вот теперь он боготворит свою Софику. Любовь к француженке напоминала пылающий костер, который то чуть затухал, то вспыхивал с новой силой, а любовь к Софике казалась раскаленными угольями, хранящими свой негасимый жар под слоем пепла. Случалось, что его раздражала Клотильда и ему не хотелось ее видеть, а вот Софику, если бы с ней довелось прожить целую жизнь, он не отпустил бы ни на шаг. Ну а Хесма? К жене он не испытывал тех чувств, которые питал к Клотильде, и тех, что влекли его к Софике. К Хесме Исмаила не тянуло ни душой, ни телом. Он решился на брак с ней, чтобы продолжить учебу за границей, а теперь, когда это стало пройденным этапом, тяготился семейными узами. Женщина, спавшая несколько лет с ним в одной постели, даже не будила в нем признательности, а с Софикой соединяли тысячи прочных невидимых нитей: стоило ему притронуться к ее руке, и они начинали вибрировать, будто струны таинственной арфы, рождая в его душе неземную музыку.