Ведат Кокона - По волнам жизни

Софика испугалась, когда поняла причину состояния, овладевавшего ею все сильнее. Озарило ее совсем неожиданно, как-то весенней ночью, когда Софика лежала без сна в просторном дортуаре интерната. А вокруг царила упоительная ночь! Мягко струившийся свет полной луны падал на ее постель. Весь день Софика провела у подруги, и Исмаил, как обычно, читал прекрасные стихи. Она жадно ловила каждое слово. Но когда Исмаил поднялся, чтобы уйти, сердце у нее оборвалось, а после его ухода дом как-то сразу потускнел и показался ей пустыней. И вот той лунной ночью Софика ужаснулась: до нее дошла причина ее волнений. Но как же это все произошло? Как случилось, что она, полюбив впервые, выбрала семейного мужчину, с детьми? Ведь к его жене она питала большую симпатию и относилась как к сестре! Ведь Хесма охотно и сердечно ее принимала у себя, хлебосольно, от души угощала!

При виде искреннего девичьего горя полная луна тоже, должно быть, плакала. Нет же, нет! Это совершенно невозможно! Она никогда не позволит себе такой низости, не совершит такого предательства. Софика горько рыдала, ворочаясь на постели. Разве можно было заснуть, если сердце сжималось, как пойманная птица, и разбухало, как бурное море? Слезы немного уняли тоску, разъедавшую душу. Она вертела головой на мокрой от слез подушке и кусала губы, стараясь приглушить рыдания, чтобы не услышали подруги. Наконец Софика дала себе зарок не ходить по воскресеньям к Манушате. Так, казалось ей, будет легче подавить в себе тайную и грешную любовь, которая, словно посаженное в чужеродном климате растение, все равно обречена на гибель. Но едва наступило воскресенье и Манушате зашла в интернат, чтобы пригласить ее к себе, как Софика тотчас забыла о своем решении. А войдя в столовую дома Камбэри, она прочла в радостных глазах Исмаила ту искру ответного чувства, которая сразу наполнила ее ликованием, заставив трепетать от безграничного счастья и страха.

Исмаил за последнее время тоже очень изменился. Каждое воскресенье он просыпался в отличном расположении духа, тщательным образом брился, одевался во все новое, непрерывно шутил и с затаенной радостью дожидался обеда. Его не покидало чувство, будто ему опять шестнадцать лет, как в то доброе старое время в Корче, когда он ждал с нетерпением воскресенья и, вставая утром, уже грезил о том, как будет дефилировать возле дверей прекрасной обожаемой Пандоры. Так и теперь он с нетерпением ждал времени обеда только потому, что будет сидеть рядом с прелестной Софикой.

За столом и после обеда за чашечкой кофе Исмаил говорил больше других и шутил с ней, а она словно маков цвет алела под его пристальным взглядом, который был красноречивее всякого любовного послания. Смущаясь, Софика опускала глаза и, как обычно бывает, если перед тем глядишь на слишком яркий свет, чувствовала себя какое-то мгновение ослепленной и погруженной в сплошную темноту. Потом понемногу приходила в себя, но не поднимала глаз на Исмаила, чтобы вновь не ослепнуть.

Хесма редко видела мужа таким оживленным: обычно он дома бывал хмурым, неразговорчивым, сидел со скучающим видом или читал, уткнувшись носом в газету или книгу. Теперь же хорошее настроение Исмаила передавалось и ей. Она с удовольствием готовила обед и принимала гостей. Она понимала, что ему, преподавателю литературы, доставляет радость беседа с ученицами. Он рассказывал девушкам такие интересные вещи, что они — и Хесма находила это совершенно естественным — восторженно смотрели на него и слушали с неослабевающим вниманием. Да и сама она, простая необразованная женщина, не могла его наслушаться, и взгляд ее выражал восхищение. И как ей было не восхищаться таким красивым, таким красноречивым и всезнающим мужем!

Хесма жалела только о том, что он не всегда бывал веселым, приветливым и мягким. И никогда не разговаривал с ней так, как с этими девушками. Но что поделаешь — они образованные, с ними есть о чем поговорить, а она закончила только пять классов начальной школы и ничего по-настоящему не знала.

Хесма слушала их беседу и вздыхала: она завидовала этим девушкам, сумевшим так изменить Исмаила, сделать его таким веселым и жизнерадостным! Редко, очень редко приходилось ей слышать обращенные к ней веселые шутки — вроде тех, что раздавались теперь по воскресеньям в их доме. Пожалуй, только наутро после свадьбы! А каким нежным и ласковым бывал Исмаил в такие минуты!

По своей наивности Хесма не замечала, что разительные перемены в ее муже происходили только в присутствии Софики: с Манушате он мог бы разговаривать и шутить когда угодно, но почему-то этого не делал… Как ни странно, Хасан, Джемиле и Манушате разделяли заблуждение Хесмы — никто из них тоже ничего не замечал. Хасан, напротив, видя возбуждение сына, увлеченно занимавшего девушек беседой, не раз говорил ему: