Ведат Кокона - По волнам жизни

Манушате прекрасно читала стихи. В ее исполнении строки Наима звучали так мелодично, что казались удивительной музыкой, а выражение ее серо-зеленых глаз менялось с содержанием и значением слов, прекрасных в ее устах, как драгоценные жемчужины. Преподаватель литературы слушал ее с восхищением, не веря своим ушам: неужели такая мелодика заложена в его родном языке? Неужели действительно так красив язык, который он преподает?

Манушате не только выразительно читала стихи, она также неплохо владела пером. Ее сочинения отличались хорошим слогом, разнообразной лексикой и умело подобранными идиомами. Она тщательно собирала эти выражения в специально предназначенную для них толстую тетрадь, заполнявшуюся не по дням, а по часам, потому что Манушате много читала. Французский язык, который им преподавали еще в начальной школе, она усвоила неплохо — во всяком случае, настолько, что могла свободно читать французские романы. Албанский язык, восхищавший ее в поэзии Наима, казался ей совершенно бесцветным у национальных прозаиков, и поэтому она не испытывала удовольствия, читая их произведения. Ей очень хотелось бы прочесть какое-нибудь талантливое сочинение в прозе и получить такое же наслаждение, как от стихов, но — увы! — такие сочинения ей не попадались. Она решила спросить Исмаила, почему албанская проза не звучит так прекрасно, как поэзия. Но Исмаил, к ее удивлению, сказал, что писать прозу значительно труднее и, кроме того, албанская проза стала развиваться гораздо позже и поэтому менее совершенна. Сначала Манушате не поверила ему: слова брата противоречили ее убеждению, что писать стихи несравненно сложней, чем прозу. Но она не стала с ним спорить — ведь Исмаил преподавал литературу и должен был знать больше, чем она.

Манушате ровно держалась со всеми одноклассницами, но одна из них стала ее закадычной подругой. Эту девушку звали Софика Нэрэндза. Она приехала из Корчи и жила в интернате. Софика была на два года старше Манушате и училась с ней в одном классе потому, что потеряла два года после окончания начальной школы, ожидая стипендии для учебы в Институте Королевы-матери.

Подруги поступили в Институт одновременно и вот уже пять лет подряд сидели за одной партой. Переменки они тоже проводили вместе, гуляя в институтском дворе. Софика очень нравилась Манушате своим уравновешенным и трезвым характером, серьезным отношением к учебе, приветливостью, воспитанностью, но особенно красотой. Софика привлекла ее внимание в первый же день их знакомства. Очень хороши были ее синие глаза, которые чудесно сочетались с темными, распущенными по плечам волосами, и певучий, как скрипка, нежный голос.

На правах старшей Софика оказывала большое влияние на вкусы и взгляды Манушате, во всем была ей примером для подражания. Манушате жалела даже, что у нее не синие, а серо-зеленые глаза, не черные волосы, а светлые. Софике пришлось долго ее убеждать, что особую прелесть ее лицу придает именно этот цвет волос и что серо-зеленые глаза выразительны, как никакие другие. В конце концов Манушате поверила подруге: ведь та никогда не обманывала. Но все-таки пусть у нее будет хотя бы такая прическа, как у Софики. И она решила обрезать косы, чтобы носить волосы распущенными до плеч. Узнав об этом, родные Манушате резко воспротивились, а поскольку их поддержала Софика, косы остались нетронутыми.

Родившись в Корче, Софика, как и ее земляки, не уставала расхваливать свой город, но умела это делать к месту и с чувством меры. Она часто рассказывала о Корче с таким искренним восхищением, что Манушате загорелась желанием побывать там и самой убедиться в благотворности местного климата. Конечно же, у жительниц Корчи имеются свои недостатки, но зато у них и одно несомненное преимущество перед остальными албанками, которое дает им право так гордиться своим городом: крепкое здоровье и яркий румянец на налитых, как яблоки, щеках.

По праздникам Манушате приглашала подругу к себе домой на обед. Софика садилась за стол рядом с Хасаном Камбэри, Джемиле, Хесмой, Исмаилом и Манушате и вообще была своим человеком в их семье. Первое время скромная девушка робела. Она испытывала ужасную неловкость и смущение, обедая за одним столом с чужими ей людьми, и особенно стеснялась Исмаила Камбэри, который был преподавателем гимназии. А Исмаил понимал ее состояние и, помогая ей пообвыкнуть, рассказывал о своем пребывании в Корче, делился светлыми воспоминаниями о незабываемых лицейских днях. Софика слушала его с большим вниманием. С каждым приходом в этот дом она становилась все более раскованной и, побывав здесь несколько раз, перестала чувствовать себя гостьей. Теперь она больше не смущалась, беседовала за столом легко, непринужденно, как равная с равными, и сама удивлялась переменам в себе. После обеда Манушате обычно просила брата почитать французские стихи. Чтобы не портить настроения сестре и доставить удовольствие Софике, в мечтательном взгляде которой он тоже читал немую просьбу, Исмаил охотно соглашался. Как и Манушате, Софика очень любила литературу, особенно хорошую поэзию, и прежде всего романтические стихи. Однажды, после того как Исмаил прекрасно рассказал о знаменитом «Озере» Ламартина, Софику охватило странное и сильно ее взволновавшее чувство. Ей показалось, что ее одурманил крепкий запах цветов: будто она отворила калитку, очутилась в прекрасном саду и остановилась, зачарованная открывшейся красотой. Что это было за странное, прежде незнакомое ощущение? Что за невиданный свет проник во все еще дремавшее сердце? Какое сладкое и жутковатое чувство пустило в нем корни и растет, разрастаясь словно пырей?