Фред Беар - Дневник отца-пофигиста

Иза все еще на постельном режиме. Лежит без сил, натянув на лицо теплое одеяло. Я пользуюсь ее сонливостью, чтобы и самому подольше побыть в объятиях Морфея. Часов в одиннадцать, наконец, встаю. В доме повсюду тишина, и это не предвещает ничего хорошего.

Тихонечко я вхожу к детям в спальню и вижу, что Хьюго выглядит совершенно больным. У него и лицо, и тело усыпаны маленькими красными точками, верный признак ветрянки. Я как огня боюсь этой заразной болезни, поскольку сам не переболел ею, когда был ребенком, и читал, как тяжело она протекает у взрослых.

Но слишком поздно, я, должно быть, уже по уши в инкубационном периоде, и впору ожидать легочной оспы с ее сухим кашлем, кровохарканьем, приступами боли в области груди… Короче, в доме еще один зомби.

– Папа, Хьюго заболел! Но не переживай, я сама за ним ухаживаю!

Нина дает ему попить из бутылочки коричневатую жидкость, и, судя по его виду, она ему пришлась по вкусу.

– Ты чего ему дала-то, Нина?

– А? Да кока-колы!

Хьюго выплевывает бутылочку и рыгает с таким чудовищным звуком, как будто землетрясение прокатилось по всей Америке.

– Вот видишь, он уже здоров! Это вышла болезнь!

Подбежав к нему, с облегчением вижу обман. Эти прыщики Нина просто нарисовала на его теле красным фломастером. Какова плутовка!

Я немного сторонюсь аптек, но не сейчас – вот и вторая отрыжка Хьюго, теперь он извергается мне в лицо точно банка с газировкой, которую как следует встряхнули.

Хьюго хватает что попало и тащит в рот. Ему ничего не страшно – все хочется попробовать на вкус, свою ручку, свою ножку, все, что в пределах досягаемости. Для его возраста это вполне нормально, таков его способ познания окружающего мира. Но поскольку он только начинает перемещаться в пространстве, то сейчас попробовать на зубок способен мало что.

Вот он, сидя в высоком детском стульчике, посасывает пластиковую ложечку, а я приглядываю за ним из кухни, смешивая мохито. Тут меня озаряет бихевиористская мысля: научить его ощущать тонкость его вкусовых сосочков, а главное, заснять его врожденные рефлексы на смартфон.

Протягиваю ему пластиковую солонку, которую он немедленно пробует язычком. Мгновенная гримаска. Тогда я насыпаю на подушечку пальца немножко сахарного песка и подношу к его людоедской пасти. Сладкое Хьюго явно предпочитает соленому. Мой телефон бесстрастно все это фиксирует.

Тогда я отрезаю дольку зеленого лимона и подношу ему на дощечке. В два счета она у него в руке, а потом сразу во рту. Ну и зрелище же – Хьюго мгновенно скис, быстро моргает глазками и плюется крупными бесформенными кусками цедры, стараясь избавиться от резкого вкуса цитрусовых. Сдохнуть со смеху!

Я прекращаю эксперимент, прокручиваю назад и просматриваю заснятое. Нет, так хохотать вредно! Будь я и впрямь папашей-пофигистом, немедленно выложил бы это видео в социальных сетях.

Великий день для Марии – но худший в жизни Изы! Хьюго только что произнес первые в жизни слова… по-португальски. Когда мы зашли за ним к няне, он с явным лузитанским акцентом промямлил: «Мамаэш».

– Вы слышиш, он говориш «мамаэш», што знашит на португалшком «мамаэш»!

Иза дрожит от ревности и злости. А я уж думал, «мамаэш» ничем не испугаешь. Я тихонько беру ее под локоток, чтобы не подпускать близко к Марии, но хрен редьки не слаще – теперь у Изы вид мадонны скорбящей.

– И ишо он говориш «пу-паиш», што значиш «папаиш», а, мешье Фредериш?

Я не очень понимаиш, но так и быть, не проблемаиш, если Хьюго выговорил «паиш», пусть это значит «папа». Но это говорит о том, что в будущем нас ожидают проблемы в общении с ним. Когда поднимаемся в квартиру, я на лестнице предлагаю Изе совсем уж некстати: «А может, тебе выучить португальский?»

Сегодня у меня день рождения! Мне 33 года, и все зубы еще целехоньки. Иза, любящая видеть во всем символы, дарит мне диск «Скверная репутация» Брассанса – на 33 оборота.

Раскрывая обертку винилового диска, я в глубине души задаюсь вопросом, чего там Изе, которая теперь по субботам ходит забирать Нину из школы, натрепали по поводу меня любимого. Я нежно целую ее и уже протягиваю руки к прелестному рисунку, накаляканному Ниной.

На нем изображены мы всей четверкой, в саду с облетевшим деревом под солнцем, криво висящим на небе. Тот арт-терапевт, которого я интервьюировал для «Психомада», со знанием дела утверждал: солнце – символ, точно показывающий степень понимания ребенка и его отца. Чем больше ребенок растет, тем такая связь явственней. Стиснув зубы, я целую Нину.