Джеймс Фрей - Миллион мелких осколков

Мы расходимся. Ко мне подходит Хэнк.

Я не мастер говорить слова, малыш.

Он обнимает меня с такой силой, что становится больно. Мои руки прижаты по швам, поэтому я не могу ответить на его объятие, но вряд ли ему это нужно. Он отпускает меня, отходит и кладет руку на плечи Джоанны. Он говорит.

Сделай так, чтоб мы гордились тобой, малыш.

Постараюсь.

Стараться мало. Нужно сделать. Хочу, чтобы через год ты снова прогулялся в этой чертовой куртке.

Говорит Джоанна.

Хэнк.

Он смотрит на нее.

Он же больше не пациент.

Джоанна качает головой, поворачивается ко мне.

Держи нас в курсе.

Я киваю.

Хорошо.

Поворачиваюсь и выхожу из кабинета. Закрыв дверь, прохожу по коридорам. Иду в административный блок, оформляю выписные документы. Ставлю подпись внизу страницы, и готово. Сотрудник говорит мне, что я свободен.

Выхожу из кабинета, иду по короткому коридору. Вхожу в вестибюль, где когда-то сидел с родителями, давно, в другой жизни. Здороваюсь с дежурной, она отвечает. Из окна вижу, что серый фургон моего Брата – комфортабельный фургон для путешествий, популярный у загородных жителей, – припаркован у входа. Открываю дверь, выхожу из клиники. Я свободен.

Брат, заметив меня, выходит из машины. Он улыбается и говорит.

Все путем, парнишка?

Все путем, засранец.

Мы обнимаемся. Настоящее крепкое братское объятие. Пассажирская дверь открывается, появляется мой приятель Кевин. Он моего роста, с короткими темными волосами и недавно выросшим пивным животиком. Он зарабатывает продажей коммерческий недвижимости, но когда не на работе, одевается как бомж. Он улыбается и говорит.

Как дела?

Ничего. А твои как?

Вот приехал убедиться, что ты в порядке.

Я улыбаюсь.

В порядке.

Мы обнимаемся. Брат говорит.

Можем ехать?

Да, давай уже свалим отсюда.

Я беру сумку, открываю дверь и сажусь на заднее сиденье. Боб с Кевином садятся вперед, Боб заводит машину, мы трогаемся. Я оглядываюсь, смотрю через заднее окно, как удаляется клиника. Я свободен. Свободен. Свободен.

Когда клиника исчезает из вида, отворачиваюсь от окна. Сразу же рождается Ярость, как будто стены клиники держали ее под контролем, как будто моя свобода означает свободу для нее, как будто мои выписные документы – для нее свидетельство о рождении. Она растет быстро и беспрепятственно, и хотя снаружи это незаметно, внутри я весь дрожу.

Кевин оборачивается ко мне, смотрит и говорит.

Как самочувствие?

Я замечаю, что Боб смотрит на меня в зеркало заднего вида.

Не знаю.

Боб говорит.

В смысле?

Не знаю.

Кевин говорит.

Чего-нибудь хочешь?

Хочу в бар.

Чего?

Хочу в бар.

Ты шутишь, черт тебя подери.

Нет, не шучу.

Мой Брат Боб изучает меня в зеркало заднего вида. Кевин смотрит на Боба, Боб на Кевина. На их лицах тревога, смятение, огорчение. Боб оглядывается и отрицательно качает головой.

Мы не пойдем в бар.

Вы, может, и не пойдете, а я пойду.

Ты только что выписался из рехаба.

Я пойду в бар.

Ты же только что выписался из рехаба.

Я пойду в бар. Вы можете пойти со мной, можете не ходить, меня любой вариант устроит, но даже не пытайтесь отговаривать меня. Я пойду, черт подери, в бар.

Боб смотрит на Кевина, Кевин на Боба. Кевин пожимает плечами, Боб качает головой. Я закуриваю сигарету и опускаю окно. Пусть холодно, но мне нравится свежий воздух. Воздух свободы.

Поездка занимает час. Все молчат. Я смотрю в окно. Время от времени высовываю голову в окно, и морозный воздух хлещет по лицу. Больно, но приятно, я делаю это, потому что могу делать. Нет больше инструкций и правил, которым нужно подчиняться, нет больше наставников, начальников и психологов, которые требуют ответа, я сам сочиняю программу своей жизни и сам проживаю свою жизнь. Так было до клиники, так будет после клиники, так будет до самого конца, я буду отвечать только перед собой.

Мы съезжаем с шоссе на дорогу, которая ведет в город. Я смотрю на часы на приборной панели, на них половина двенадцатого. Спрашиваю у Боба, не знает ли он, что сейчас открыто из заведений, он говорит – знаю. Я говорю, что предпочел бы место, где есть чизбургеры и бильярдный стол. Он не реагирует. Просто смотрит в переднее окно перед собой.

Ярость выросла, достигла предела. Она не такая, как раньше, сейчас она другая. Она стала упорней, спокойней, терпеливей. Более уверенная и властная. Как будто не сомневается в своей победе надо мной. Как будто борьба со мной укрепила ее мощь. Как будто она знает, что ее время наступило, как будто она только и ждала момента, чтобы вырваться.