Джеймс Фрей - Миллион мелких осколков

С одной стороны, мне хотелось намылить тебе шею сегодня утром и до сих пор хочется. С другой стороны, мне хочется обнять тебя и сказать, что все будет хорошо, но я сдерживаюсь. С третьей стороны, мне хочется махнуть на все рукой и сказать тебе – делай что хочешь.

Отец смотрит на меня, я отвожу взгляд в сторону. Он поворачивается к Матери, которая смотрит в пол. Он притягивает ее к себе, крепко обнимает, приободряя. Я говорю.

Папа.

Он смотрит на меня.

Прости меня.

И ты меня, Джеймс. Ты меня тоже прости.

Он смотрит снова на Мать. Она перестала плакать, на лице дорожки от слез.

Линн.

Мать кивает.

Ты в порядке?

Мать снова кивает, хотя вид у нее такой, что вот-вот опять расплачется.

Твоя очередь.

Она немного отодвигается от Отца, выпрямляется. Вытирает лицо платком и делает глубокий вдох.

Если не считать тех дней, когда умерли мои родители, сестра и брат, это утро было самым ужасным в моей жизни. Это было невыносимо. Невыносимо слушать весь этот ужас. Невыносимо от мысли, что ты все это совершил. Невыносимо узнать, сколько было лжи и обмана. Невыносимо узнать про наркотики, про неприятности с полицией, про алкоголь. Невыносимо от мысли, что все это продолжалось столько времени. Все, что я узнала этим утром, невыносимо.

Она снова начинает плакать. Снова вытирает лицо платком, снова делает глубокий вдох и продолжает.

Не понимаю, почему ты так поступаешь. Не понимаю, что тебя заставляет совершать все эти ужасные вещи. Начинаю думать, что я чудовищно плохая мать и чудовищно плохой человек и что я все в жизни делала неправильно. Из-за этого я ненавижу себя.

Ее дыхание становится более прерывистым. Она снова вытирает лицо.

Я потрясена, раздавлена, напугана. У меня такое чувство, словно я не знаю, кто ты такой, и это страшно. Ты ведь мой сын. Мой сын.

Она прерывисто дышит, плачет, вытирает лицо.

Я злюсь на тебя из-за всего этого. Это такая грязь. Крэк, отключки, продажа наркотиков, стычки с полицией, тюрьма. Ужасная грязь. Это самый жуткий кошмар, такое и во сне не приснится.

Плач переходит в рыдания. Слезы катятся ручьем.

Я чувствую себя полной дурой, потому что допустила все это, да еще защищала тебя все эти годы. Когда люди говорили про тебя что-то плохое, я кидалась в бой, говорила, что они ошибаются. Оказывается, это я ошибалась.

Больше она не заботится о том, чтобы вытирать слезы.

У меня было столько планов на тебя, столько надежд.

Она рыдает.

Ты мог бы стать кем пожелаешь. Кем угодно.

Рыдает.

А ты вот кем стал.

Рыдает.

Вот кем, подумать только.

Отец обнимает ее. Она утыкается лицом ему в грудь. Она воет, вскрикивает, ее плечи вздымаются, она комкает рукава отцовской рубашки. Я сижу, смотрю, жду, что будет дальше. Не понимаю, что мне делать. Мне хочется обнять родителей, попросить у них прощения, но я не смею. Мне хочется умолять их, чтобы простили меня, но они не простят. Мне хочется взять их за руки и сказать, что все будет хорошо, но я не вправе давать таких обещаний. Сижу, смотрю, жду, что будет дальше. Не понимаю, что мне делать. Хочу прикоснуться к ним, но не смею.

Мать продолжает плакать. Она не может, не хочет, не в состоянии успокоиться. Отец сжимает ее в объятиях и смотрит в пол через ее плечо. Джоанна встает, подходит ко мне, склоняется к моему уху.

Тебе лучше уйти.

Я встаю.

Завтра утром ты встречаешься с Даниэлем и родителями. В той же комнате, где мы были сегодня.

Иду к двери. Перед тем как выйти, на пороге оборачиваюсь, смотрю на Мать с Отцом. Мать плачет, Отец глядит в пол. Джоанна присела на корточки возле них и что-то шепчет им, но что – мне не слышно.

Открываю дверь, выхожу. Возвращаюсь в отделение. Наступил вечер, в коридорах стемнело. Их освещают только лампы на потолке. Ненавижу эти лампы так, что разбил бы их. Пусть в коридорах наступит темнота. Я жажду темноты, глубочайшей темноты, глубокой, как бездонная нора. Хочу, чтобы в коридорах был мрак. У меня в голове мрак, у меня в душе мрак, пусть в коридорах будет мрак. Так и разбил бы эти чертовы лампы палкой. Чтобы разлетелись на множество осколков. Пусть в коридорах будет мрак.

Открываю дверь в свою палату. Прохожу, сажусь на кровать. Майлза нет, я один. В голове мрак, в душе мрак, я один.

Снимаю ботинки, снимаю носки. Кладу правую ногу на левое колено. Разглядываю свои пальцы. Они грязные, заскорузлые, потные. Я в палате один, в душе Ярость. Она не дикая, не на пике, но она есть. Она проникает в мою кровь, как медленный ленивый вирус, и побуждает меня разрушать. Я хочу прогнать ее. Я хочу избавиться от нее.