Лиза Ко - Беспокойные

Дэниэл смотрел, как Питер идет по ресторану, как у него с трудом гнутся ноги, чего он раньше не замечал. Его охватывало чувство вины: они хотели, чтобы Дэниэл преуспел в важных для них областях, потому что тогда это будет значить, что преуспели и они. Роланд целый год был слишком занят, чтобы поговорить, но Кэй и Питер звонили каждую неделю. Разве мог он ранить их еще больше, чем уже ранил? Он никогда не ответит на письмо Майкла.

Он обернулся к Кэй.

— Я пошлю заявку, мам.

После семичасовой смены в «Трес Локос» руки Дэниэла ныли от накладывания бобов, нарезания перца, заворачивания буррито. На кухонном столе Роланда стояла пустая коробка из-под микрофона Neumann. Дэниэл взял чек и тихонько присвистнул. Микрофон стоил две тысячи долларов. Он достал из кармана бланки для Карлоу-колледжа, уже помятые, и оставил на стойке.

Диван раскладывался в кровать, где Дэниэл спал, сунув в ноги рюкзак и чехол от гитары. Сосед Роланда Эдриан либо работал, либо учился, либо был у девушки. Роланд тоже дома появлялся редко: ходил на курсы, перевозил картины, работал в бригаде монтажников галерейных выставок, позировал для друга-дизайнера, помогал друзьям в других группах. Дэниэл рухнул на диван и достал гитару. Несмотря на нывшие запястья, ему хотелось поработать над песней.

Дэниэл услышал звон ключей и не успел убрать гитару перед тем, как вошел Роланд.

— Что играешь?

— Просто дурачусь, — сказал Дэниэл. Они посмотрели друг на друга.

— Слушай. — Роланд переместил вес на другую ногу. — Я хочу, чтобы ты знал: я не злюсь, ничего такого.

— Да я и не говорю ничего.

— Мы почти не репетировали.

— Прости.

— Пошли послушаешь, что я сегодня сочинил.

Дэниэл сел на кровать Роланда, пока тот включал на компьютере Pro Tools. Побежала линия — голос Роланда, песня Psychic Hearts. Роланд нажал на кнопку. Та же самая линия, но с эффектами от плагинов — расцарапанная, зашумленная. Дэниэл этого не понимал. Это как дешевый сиджиай в историческом фильме, как плохой винтажный фильтр для фотки.

— Хатч, агент «Юпитера», фанатеет от этой темы, — сказал Роланд. — Когда ты вчера ушел, я поболтал с ним о группах, с которыми он работал. Ты же знаешь, что Хатч помог подняться Джейн Раст? И «Террарии». Брутальные ударные, перегруженные гитары. Они теперь звезды. Мне кажется, Psychic Hearts должны пойти в этом направлении.

— Хочешь изменить группу ради Хатча?

— Я хочу выступить в «Юпитере». Я хочу на лейбл.

— А как же твоя собственная музыка? Вообще плевать?

Роланд пожал плечами.

— Искусство эволюционирует.

— Ой, не трынди.

— Это необязательно. — Роланд нажал на паузу. — Но надо.

— Будто Хатч возьмет нас после вчерашней ночи.

— Да не, я с ним все уладил. И через несколько недель у Хавьера будет концерт. Ничего особенного, но можно выйти на разогреве.

— С новым звуком. Как нравится Хатчу.

— Ну да, конечно.

И все-таки лучшей возможности Дэниэлу еще не представлялось. Самому старому специалисту по буррито в «Трес Локос», рыжему парню по имени Эван, который часто вспоминал, что в девяностые Нью-Йорк был куда круче и опаснее, стукнуло тридцать шесть, а он все пытался раскрутить свою группу. Дэниэл ходил во вторник вечером смотреть, как Эван выступает на разогреве четырех других групп, и оказалось, что он и петь не умеет. Сегодня на работе Дэниэл упомянул про выступление в лофте, опустив момент побега. Эван сказал: «Выбирайся уже отсюда» — и шлепнул порцию фасоли пинто с такой силой, что весь забрызгался. Если Psychic Hearts сыграют в «Юпитере», он обязательно пригласит Эвана. В школе Роланд любил всем говорить: «Вы бы видели, как играет Дэниэл». Если Дэниэла не хвалили после выступления, то он впадал в хандру, задумывался о том, что пора бы выкинуть гитару на помойку. Но когда люди называли его великолепным, он упивался, не мог уснуть, снова и снова переслушивал комплименты в голове.

Ему хотелось опять слышать комплименты, слышать, как его называют великолепным.

— Ладно, — сказал он. — Значит, новый звук.

— Запишемся в студии Тэда, где делают демки на кассетах. Этим летом, когда наберем побольше песен, а то и раньше, — Роланд привез из Риджборо коробку старых родительских кассет из восьмидесятых. Тех, которые они с Дэниэлом когда-то изучали так, будто раскопали в пещере времен палеолита, и которые теперь были для них такими же безумно ценными, как самый редкий и чистый винил. Дэниэл признавал в заезженном, умирающем звучании записей имелось что-то уютное — какая-то искренность, глубина, недостижимая для цифры.