Коллектив авторов - Ковчег Лит. Том 1

По дороге к моему дому Муся чистила стручок акации для свистульки.

— Куда они? — спросила я.

— До стоянки, к автобусу. Потом вернутся, будут поминки. Будут есть. Рис с изюмом, блины.

— Будут есть, — прошептала я.

— У папы была вата в носу — добавила она зачем-то.

Впереди между качающихся голов твердела красная точка. Барабанщик отбивал пуховой палкой. Рядом поспевал инвалид на каталке, тукая чугунными гирями. Мимо пробежал мальчик — в суматохе забыли подушечку с орденами.

Муся вдруг обняла меня, носом к шее. Она едва доставала и встала на цыпочки. Мне стало неловко.

Тем же вечером мы вдвоем жгли костер в овраге за домами. Кидали в огонь истоптанные еловые ветки. Шипело.

— Ты любишь жареные перья? — спросила Муся.

В огне перья превращались в черные съедобные шарики, мы делились ими.

— А еще я жареных муравьев люблю. Они кисленькие.

Муравьи на прутиках переламывались в спине пополам, спекались в капли.

На срезе оврага костер высвечивал песок, над песком висела прошитая корнями земля. Древние шмели чернели на древних цветах.

Мы отерлись пижмой, чтобы не пахнуть костром.

Дома бабушка сказала:

— Нельзя разводить огонь. В мае двое мальчиков сожгли сарай и сами чуть не сгорели.

«Не буду, бабочка», — подумала я.

Ночь была ватной. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Проснулась поздно. Солнце било в глаза.

Березу под окном за ночь разломило ветром. Я сказала себе: пока будет жива поломанная береза за окном, бабушка не умрет.

Я схватила бинт. Бинтовала кругами: еще год, еще два, еще три. Меня увидел Джонни. На самом деле его звали Саша. У него была манерная речь, за это полагалась кличка. На букве «ж» он вытягивал губы.

Он подошел и начал молча развязывать бинт.

Я дернула его за воротник, рывком набок. Он был старше, у него были длинные руки. Он, как девчонка, пытался ухватить меня за волосы. Чья-то младшая сестра, беззубая, верткая, разматывала бинт. Я отшвырнула Джонни и погналась за ней. Она бежала, как гимнастка с грязной белой лентой, а потом подскочила к Алле.

— Что это? — Алла подержала бинт овальными пальцами и передала Кукле. Кукла положила внутрь камень и стала крушить репейники. Я стояла, застыв.

— Бинтовала березу, — проговорила Алла. — Дурашка! Молчит как истукан.

Обычное дело.

Алла сделала каменное лицо. Раздался смех.

Я отчеканила:

— Алка-палка-колбаса! На веревочке оса! А веревка лопнула, Алку прихлопнула!

Она равнодушно проговорила:

— Сама ты оса на веревочке. Привязалась! Лети отсюда, пока саму не прихлопнули.

Я пошла прочь, как деревянный солдат. Джонни волочил по земле тонкий ствол.

Я вернулась домой. Весь день нюхала бабушку, пропускала пальцы между ее пальцев. Я не спасла березу, бабочка. Я не спасла тебя. Я никуда, ни на секунду больше не отлучусь.

Мы переделали домашние дела. Помыли пол, развесили белье. Я вытерла пыль с полированного шифонера и даже внутри. В нем были ткани, сложенные платья. Одно, парадное, ненадеванное, висело на вешалке.

На столике во дворе дотемна перебирали смородину.

Утром в квартире была тишина, на кухне пусто. Тикали часы, бегал железный маятник. Я заметалась между окнами. Слава, слава Богу! Вон, между деревьями — ее косынка, ее платье, наша хлебная корзинка. Я заплакала.

— Лиля-то в больнице, — сказала бабушка, выкладывая хлеб. — Дизентерия? — спросила я.

— Почему дизентерия? Нет, Лиля давно болеет. Так бывает… Тебе — привет! Она тебя зовет, я бабушку ее встретила. С десяти в больнице приемный час. Я не пошла.

Вечером видела в окно, как моя бабушка, возвращаясь с мусорным ведром, долго разговаривала с Мусиной бабушкой, а у той голова качалась, как у игрушки из папиной машины. — Нехорошо, милая. Сходи, — сказала мне бабушка. — Завтра, — ответила я хриплым голосом предателя.

Назавтра приехали родители. Мама, тогда еще русая, румяная. Папа носил усы. Они ворвались в квартиру и все время смеялись, возились, под столом папа щипал маму за ногу. Они привезли журналы, настольные игры. Мама подарила мне купальник и клипсы-кольца. Вечером мы уехали на море. Когда я вернулась осенью — в последний раз — пустой бабушкин шифонер стоял распахнутым.

Мини-юбка с разрезом под самый зад. Как говорит Полинка, «под жэ пэ». Мечта! И вот я иду — спина прямая, шаг дерзкий! Может быть, мне разрешат носить распущенные волосы! Обернусь, откину прядь рукой — с плеча на спину. А тетя Наташа скажет: «Ой, ой, шла Любка, да потеряла юбку!» — главное, чтобы не при маме.