Коллектив авторов - Ковчег Лит. Том 2

Кого он обманывал? Последнее «что ты мне привезешь» было сотню лет назад, последнее «я тебя люблю» от жены — никогда. Ясно же — без него сыну лучше. Без попоек и командировок, без похмельного ора.

Закрыл глаза. Маленький Сашок свернулся под одеялом. «Больно, папка, больно, больно». Какой у него лоб горячий!

Будто кто-то высосал из прокурора жизнь, оставил бездушное тело. Он давно научился бороться с похмельем и с тоской, но не со снами. А сны все приходили странные. Даже наяву. И сбывались.

Грунтовая дорога в тайге как нельзя кстати подходила к его снам.

Показалось вдруг — кто-то позвал из лесу.

Прокурор вздрогнул и очнулся.

— Что, товарищ Воронин, тяжко тебе? — посочувствовал Володя.

«Молодой», — прокурор посмотрел на Володю с завистью.

«Волга» вязла в глине и скользила на поворотах.

— Хорошо бы дождя не было, — сказал Володя.

Прокурор отвернулся в окно. Как-то связались это место, дорога с его давним беспокойством. Тяжесть на сердце все усиливалась. Когда появилась эта каменная тяжесть? Когда наступила глухая водочная болезнь-безнадега? В Москве наступила, переместилась с прокуроровым телом сюда, за тысячи километров. Дорога — нелепое похмельное марево — болела вместе с ним.

Через дорогу, из лесу бежала черная кошка и смотрела прямо на прокурора. «Глупость какая… В тайге кошка…» Желтые глаза. Едва ощутимый толчок под колесом. «Может, колдобина?» Володя суеверно сплюнул через плечо.

Подъезжали. Забор деревянный с вышками. Колючая проволока.

Прокурор поморщился. Это тебе не завод какой-нибудь. Здесь все сложнее будет.

Забор, кстати, чахлый и прогнивший.

— От медведей забор, — штатно пошутил Володя.

Но он ведь прав — некуда бежать с таких зон.

Прокурор показал удостоверение, караульный взял под козырек и открыл ворота.

Подкатили к главному зданию, похожему на школу, — типовая бетонная коробка. Дальше — деревянные бараки. Все двери мерзко скрипели: у «Волги», у входа в «школу», в коридоре.

Еще удостоверение, снова под козырек. Дурман звенел в ушах. Косолапый лейтенант повел их наверх, громыхая ключами.

Сытный и красный начальник в убогом кабинете был им явно не рад, но поставил стаканы и водки налил. Прокурор благодарно взял стакан, проглотил и выдохнул. Водка была сладкая и теплая, огурец отдавал плесенью.

«Встречали и лучше», — сказал ему Володин недовольный взгляд. Плевать ему на Володин недовольный взгляд. Разделаться быстрее, и назад — из неизвестного дурмана в известный.

Новым, живым взглядом посмотрел вокруг:

— Места мало. Ты, Володя, посиди в коридоре, мы с товарищем майором пообщаемся.

Володя понимающе кивнул и вышел.

«Можно успеть на самолет», — с надеждой подумал прокурор. Потом вспомнил тихий голос жены: «Ты домой не приезжай». Можно не торопиться — некуда больше торопиться.

Прокурор рассеянно листал документы, едва улавливая смысл.

— От нас вам тут подарочек, — вяло сквозь зубы процедил начальник и с негромким стуком положил на стол маленький черный предмет, — на добрую память.

В Гусь-Хрустальном на заводе подарили пошлую красную вазу с небольшой червоточиной брака. Жена поставила ее в сервант и доставала на Восьмое марта и в июле — под его дежурные букетики. На заводе шахмат — подарили шахматы. Он учил сына ходить конем, ставить линейный мат и проводить пешку в ферзи.

Прокурор протянул руку. Вовсе не добрый черный нож — редкая зэковская финка, выкидная.

— Один деятель выточил из рессоры на уроке труда, — улыбнулся краснолицый начальник. — Руки золотые.

Костяные черненые боковики блестели. Взвесил в руке — маленький, тяжелый. «А что ты мне привезешь?» — спросил Сашок. Кнопка натужно поддалась, черная сталь с нехитрым узором с невиданной силой выскочила сбоку, аж сердце дрогнуло. Где-то внутри притаилась сжатая пружина. Потрогал пальцем — непомерно острый. Сыну такой не подаришь… Да и не нужен он сыну. «И я не нужен… На развод подала…» — прокурор представил сальные взгляды коллег, его передернуло. Дурман все звенел в ушах.

— Какие есть нарушения?

Начальник даже как-то обиделся. С неохотой протянул заранее заготовленную папку.

Прокурор листал бумаги. Глаз привычно подмечал в скупом тексте нужные места.

«Талтуга Этуген Воронин — однофамилец, значит. Удивительно.

Бузил, зэки его невзлюбили, убить хотели. Посадили в шизо. Сегодня должен быть переведен обратно в общую. С этого места поподробней…»