Надежная дверь медпункта оказалась надежно заперта. У медработника был обеденный перерыв. Дежурный милиционер вызвал скорую, но она уже не понадобилась.
Кресло, с которого свалился Афанасий Никитич, еще четверть часа оставалось пустым, будто хранило траур, пока его не занял загорелый таджик в тюбетейке, и жизнь пошла дальше.
Только девочка в покачивающемся вагоне поезда смотрела на свой оранжевый мячик.
* * *
Пустая квартира Афанасия Никитича еще три дня стояла недоуменно, приглядываясь к привычному передвижению солнечного луча от секретера к креслу, в котором любил сидеть хозяин; прислушивалась к тихому движению занавески, к шагам на лестнице, пока на третий день не окаменела, когда в нее внесли это, уже экипированное для путешествия и совсем чужое. Множество людей отразилось в двустворчатых дверях шкафа и в зеркале серванта. Вещи, сроднившиеся друг с другом за столько лет в этой квартире, почувствовали приближающуюся разлуку и гибель. Все вместе они были никому не нужны (не стоять теперь рядом этой сахарнице, рюмочке и фарфоровому утенку). Большие вещи завидовали маленьким, тех еще, может, разберут по знакомым, а нас куда? На свалку, на дрова? Корешки книг теснились стройными рядами, храня непроницаемое достоинство, как гвардия на последнем параде.
Прилетевший из столицы сын Афанасия Никитича — пропащий человек, бывший физик, а ныне бухгалтер, — сидел на кухне, трогал салфетницу, солонку, плетеную корзиночку для хлеба, удивляясь тому, как время, такое стремительное в одной, может совсем не двигаться в другой точке пространства. Бронислав Александрович, уединившийся, чтобы выкурить сигарету, смотрел, как геологическими горизонтами расположились продольные оттенки желтизны, переходящие в красноватость внутри старой эмалированной ванны. Было еще много строгих людей в костюмах и галстуках — бывшие коллеги Афанасия Никитича. Среди прочих вдруг явился никому не ведомый, огромного роста нищий в спортивном трико и зимних ботинках без шнурков. Он плакал, крестился, и его стеснялись выпроводить. И никто не обратил внимания на хмурого паренька в черной футболке, тихонько стоявшего в коридоре.
На другой день, произведя необходимую калькуляцию и сделав несколько телефонных звонков, сын Афанасия Никитича забрал два фотоальбома и ручку «Паркер» с золотым пером, которую он помнил с детства. Ребята в комбинезонах, прибывшие из клининговой компании, принялись за дело, расставив по квартире черные пластиковые мешки. В один из них полетел вставленный в рамку детский рисунок — изображенный цветными карандашами петушок с подписью: «Дедушке в день рождения».
После того как отъехал похоронный автобус, без труда вместивший всех провожавших, Эрик, не решившийся в него сесть, ушел оттуда. Он хорошо помнил, как провел остаток дня, несмотря на то, что ничего особенного в этот дымчато-серый, с не пробившимся солнцем вторник не произошло. Эрик ходил по улицам, на которых ничего не изменилось, и это само по себе казалось невероятным. Утомившись от бесцельного хождения, он пришел домой и предложил отчиму сыграть партию в шахматы, но тут же с удручающей легкостью выиграл и отказался от предложенной ответной игры в шашки.
Несколько дней он не мог разобраться в природе своего беспокойства. Недоученная поэма застряла в нем на третьей песне, как обломившийся наконечник парфянской стрелы, пущенной уносившимся прочь, в небытие, всадником.
Раньше он не верил, что сможет выучить даже страницу, потом не верил, что сможет выучить всю или хотя бы половину, и никогда не верил, что старик может исполнить свое обещание. Теперь эти опасения были беспочвенны и уже не мешали ему спокойно водить глазами по строчкам, что вошло у него в привычку. И мир, будто съехавший куда-то в сторону, тут же встал на место. Только какой-то секретный паз не щелкнул.
«Боги, у Зевса отца на помосте златом заседая,
Мирно беседу вели; посреди их цветущая Геба
Нектар кругом разливала; и, кубки приемля златые,
Чествуют боги друг друга, с высот на Трою взирая…»
Эрик улыбнулся, повторив про себя на память эти строки из начала четвертой песни. Посреди этого золота и небесной лазури, между богов он увидел Афанасия Никитича, тоже с кубком, на почетном месте. Тот с улыбкой смотрел на него с высоты, будто из-под купола, и Зевс тоже поглядел на Эрика, а старик шепнул ему что-то на ухо, и Зевс тоже улыбнулся ему с высоты.
Проснувшись после этого видения посреди ночи, Эрик понял, что не так. Выполненному обещанию требовался свидетель. Паз щелкнул. Нужно доучить поэму до конца и прочитать ее вслух этому свидетелю!
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу