Поль-Лу Сулитцер - Деньги

Мы возвращаемся в Морзин и занимаемся любовью. Она как никогда напориста и необыкновенно нежна. Затем она ходит по комнате с озабоченным видом женщины, хлопочущей по дому, даже если это просто гостиничный номер. Я спрашиваю ее:

— Ты действительно веришь в то, что я смогу заработать целое состояние?

Она отвечает веселым смехом, и я ловлю знакомый взгляд ее зеленых глаз.

— Да. И у тебя появится животик, дорогие костюмы из тонкой шерсти, яхта, две электрические бритвы — на тот случай, если одна сломается. А теперь пошевеливайся, а то мы опоздаем на самолет.

Из Парижа я снова звоню в Гонконг. Все идет хорошо, завод Чин-и-что-то-там-еще работает на полную мощность; другие предприятия Хака также включились в танец и теперь тоннами выплевывают гаджеты. Мы с Сарой путешествуем по Европе, едем в Германию, Италию, Испанию, Скандинавские страны. Мы также отправляемся в Марокко, Египет и Грецию. Везде переговоры и контракты. Все очень быстро, мне не сидится на месте, это почти лихорадочное состояние. Звонит Хаятт, и уже скоро он возвращается из Нью-Йорка и Калифорнии, где результаты превосходят все наши ожидания. Хаятт гордится собой и в то же время ошеломлен успехом, от которого ему не будет почти никакого проку. Я утешаю его, но, как говорится, не открываю кассу: он знал, на что шел, тем хуже для него, он упустил шанс.

Я настолько занят, что забыл, как условились, перезвонить Марку Лаватеру. Наконец я дозваниваюсь до него, но не в бюро, а на другой номер, который он мне дал: это дом в Шани, в Бургундии.

— Мне интересно, куда это вы пропали…

Внутреннее чутье подсказывает мне, что у него есть что-то новое.

— Я не знал, как с вами связаться. Короче говоря, ваш список готов.

Тишина. Моя рука вот-вот раздавит телефонную трубку. От ненависти, выходит, тоже можно получить удовольствие.

— Сколько их?

— Семь.

— И среди них Мартин Ял?

— Разумеется. Насколько это возможно, я распределил этих господ в порядке их ответственности, я имею в виду их ответственность в том, что произошло. И Ял проходит первым, под номером один.

Лаватеру я звонил из Рима, откуда собирался вылететь в Гонконг, поскольку Чин-и-что-то-там-еще уже несколько дней добивается встречи со мной. Я быстро думаю и говорю Лаватеру:

— Сегодня вечером мисс Сара Кайл будет в Париже и остановится в Ritz. Вы могли бы передать этот список ей? Отлично.

Сара хмурит брови, недовольная тем, как я ею распоряжаюсь.

— Спасибо, Марк.

Я собираюсь повесить трубку. Лаватер:

— Симбалли? Франц?

— Да?

— Задайте им как можно больше жару. Это единственное, что они не украли.

Я улыбаюсь, глядя на телефон. И на меня, как неудержимый прилив, вновь накатывает волна дикого восторга, нахлынувшая на меня какое-то время назад на Олд-Бромптон-роуд, но на этот раз еще более мощная. О да! Они пройдут через ад!

Лично я предпочел бы жить в Коулуне в той части полуострова, которая растянулась от паромного причала Star Ferry до Джордан-роуд, то есть в квартале Цим-Ша-Цуй. Это необычайно оживленный район, который никогда не спит, но мне это нравится, и кому, черт возьми, нужно так много спать? И здесь полно магазинов и международных отелей с уютными барами.

— Это точно, — говорит Сара. — Только отелей мне и не хватало. В Коулуне ты, между прочим, можешь жить и один. Мы будем видеться раз в неделю по моим выходным. Если я буду свободна.

Стерва. В конце концов мы, то есть она, выбрали виллу в районе Стэнли, непосредственно на острове Гонконг. Через окна мы видим пляж и маленький порт с джонками и сампанами. Это хоть и окраина, но мой офис в районе Централ находится всего в десяти километрах.

«Квартирную плату, разумеется, — сказала Сара, — делим поровну. Если не возражаешь, я буду вести домашнюю бухгалтерию».

Она нашла работу в отеле Repuise Bay — одном из трех самых крупных в Гонконге, наряду с Peninsula и Mandarin, и во что бы то ни стало намерена сохранить свою независимость. В первые дни я просто кипел от ярости. «А что, если я захочу спать с тобой?» В ответ та же ангельская улыбка, с какой она обычно обращается к клиентам отеля: «Запишись на прием, дорогой». В тот же вечер я оставляю на ее обнаженном животе купюру в десять гонконгских долларов, что составляет около десяти французских франков, и поясняю: «Подарок». Ловлю на себе проницательный взгляд ее зеленых глаз. Она берет купюру двумя пальцами, аккуратно кладет ее в сумочку, достает оттуда другую, точно такого же номинала, сворачивает ее в трубочку и затем надевает на мое мужское достоинство. «Подарок», — уточняет она. И снова ложится рядом.