Антон Дончев - Странный рыцарь Священной книги

Глухие, мощные удары равномерно сотрясали каменные стены. С балок потолка сыпались пыль и труха — словно Монсегюр отряхивался от всего тленного и преходящего. Билось огромное сердце, что сотрясало всю крепость — как замирающее сердце великана, уходящего в мир иной. Билось мерно, но медленно — от удара до удара я мог прочитать «Отче наш». На Монсегюр обрушивались глыбы, которые изрыгал огромный камнемет, установленный перед стенами сторожевой башни. Туда сумели затащить его испанские верхолазы, призванные на помощь нашим заклятым врагом — нарбоннским владыкой Пьером Амиэлем.

Когда высыпали мы содержимое шлема на стол, то насчитали сорок еще теплых монет. Сорок жизней. Но мы знали также, сколько изувеченных рук, перевязанных голов и пронзенных сердец предстояло нам насчитать. Не было среди воинов ни одного, кто не был бы ранен.

И вновь Пьер Роже попросил епископа дать оружие молодым Совершенным. Епископ сказал:

— Нет.

В Монсегюре собрались двести пятьдесят семь Совершенных. Люди шепотом рассказывали, что когда ночью смотрели они на крепость, она светилась изнутри. Да, в Монсегюре был собран свет Окситании. Какие люди были там! Целители, что видели недуги людей так, словно те были написаны на их лицах, и излечивали одним нежным прикосновением. Звездочеты, что странствовали по звездам и рассказывали о странных существах, обитавших там. Ясновидцы, разговаривавшие с мертвыми, как с живыми, как с нами. Не знаю, собиралось ли воедино столь великое множество мудрых и добрых людей еще где-нибудь?! Господи, зачем суждено было им умереть? Зачем загасил Ты свечи в светильниках Своих? Один старый-престарый босниец говорил тогда, что их зовут на какую-то далекую звезду…

Был среди них и гадатель, что узнавал судьбу по радужке глаза — болгарин, родом из Родопских гор, как Орфей. Он капал в глаза отвар из каких-то целебных трав, и мир пред тобой представал весь размытый — тогда он заглядывал в глаза твои, как в колодец, на дне которого написана твоя судьба. Смотрел он туда через огромный драгоценный прозрачный камень, стоивший, наверное, столько, сколько весь Монсегюр. Камню этому предстояло сгореть вместе с его владельцем — такие камни горят, как угли. Так вот, этот человек рассказал мне обо всем, что я пережил — прочел это в левом моем глазу, где записывается все, что было увидено им. А вот о том, что ждет меня в будущем, сказать не мог, ибо правого глаза у меня нет — Святая Инквизиция позаботилась об этом.

А трубадуры в Монсегюре?! Песенники, чьи голоса слушал я год за годом, как взмывали они, словно птицы, к полной луне…

Однако, спешу рассказать о той ночи, когда собрались мы в малом зале. Епископ сказал:

— Соберите все рукописи и сожгите их.

Я сказал тогда, думая о песнях Пэйра:

— Оставьте песни. Святая Инквизиция скаредна — она спрячет их и станет хранить в самом глубоком из своих подземелий. Но однажды они вырвутся оттуда и воспарят в небо.

Епископ сказал мне:

— Они надругаются над ними и сожгут на самом высоком костре.

Я сказал ему:

— Тогда эти песни станут светом.

И, помолчав, спросил его:

— А Священная книга?

Он хлопнул в ладоши и вошли трое мужчин — полулюди, полукозы, легкие, как рыси, сильные, как волки, быстрые, как змеи. Волосы у всех были одинаковые — короткие и курчавые, как остриженное руно, а губы подвижные, как мордочка у белки. Один был с Пиренеев, второй — с Альп, третий с Пирина. Епископ сказал:

— Бояне из Земена, отдай им Книгу.

И самый старый, седой и чернобровый опустился предо мной на колени и принял в руки мою рогатину и поцеловал ее. И прошли все двести пятьдесят семь мужчин и женщин — седовласые старики и старухи и еще темноволосые мужчины и женщины — и каждый поцеловал рогатину. Целовали так, будто передавали ей свое дыхание. Многие плакали. Один я не поцеловал ее.

Епископ сказал:

— Подниметесь вон на ту вершину и станете ждать, покуда не вспыхнет костер.

Нам уже было известно условие сдачи Монсегюра. Епископ добавил:

— С костра мы станем смотреть на вершину и будем знать, что Священная книга смотрит на нас.

Все молчали, опустив головы. И новый хранитель Книги сказал:

— Мы спрячем ее в самой глубокой пещере, в той, где наши далекие предки нарисовали давно исчезнувших зверей. Они станут охранять ее. Когда последний из нас умрет, он перед смертью передаст тайну сию своему сыну. И когда настанет ее день, она вернется к людям, как возвращается к жизни подснежник, прорастая из зарытой в землю луковицы.