Леонид Финкель - Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник)

Никаких величаний и восхвалений не должно быть на моем памятнике, кроме имени «Шолом-Алейхем» на одной стороне и кроме еврейской надписи, здесь приложенной, с другой стороны.

Никаких дебатов и дискуссий моих коллег относительно увековечения моего имени и установления монумента в Нью-Йорке и т. п. не должно быть. Я не смогу спокойно лежать в могиле, если мои товарищи будут дурачиться. Лучшим монументом для меня будет, если люди будут читать мои произведения и если среди зажиточных слоев нашего народа найдутся меценаты, которые возьмутся издавать и распространять мои произведения как на еврейском, так и на других языках, – так будет дана народу возможность читать, а семье моей – прилично существовать. Если я не удостоился или не заслужил иметь меценатов при жизни, то, может быть, я удостоюсь их после смерти. Я ухожу из жизни уверенный в том, что народ не оставит моих сирот.

На моей могиле потом в течение года и дальше в каждую годовщину моей смерти пусть оставшийся мой единственный сын, а также мои зятья, если пожелают, читают по мне поминальную молитву. А если читать молитву у них не будет особого желания, либо время не позволит, либо это будет против их религиозных убеждений, то они могут ограничиться тем, что будут собираться вместе с моими дочерьми, внуками и просто добрыми друзьями и будут читать это мое завещание, а также выберут какой-нибудь рассказ из моих веселых рассказов и прочтут вслух на любом понятном им языке. И пусть имя мое будет ими помянуто лучше со смехом, нежели вообще не помянуто.

Религиозные убеждения моих детей и внуков могут быть какие им угодно, но свое еврейское происхождение я прошу их сохранить. Те из моих детей и внуков, которые отрекутся от еврейства и перейдут в другую веру, тем самым откажутся от своего происхождения и от своей семьи и сами вычеркнут себя из моего завещания. «И нет им доли и участия в среде их братьев…»

…Если я при жизни не успею сам поставить памятник на могиле только что умершего сына моего Михаила (Миши) Рабиновича в Копенгагене, пусть это сделают, не скупясь, мои наследники, а в день его смерти ежегодно пусть читают по нему поминальную молитву и раздают 18 крон милостыни бедным…

…Последняя моя воля, обращенная к наследникам, и просьба к моим детям: оберегать мать, скрасить ее старость, усладить ее горькую жизнь, целить ее разбитое сердце, не плакать по мне, а наоборот, поминать меня в радости и – главное – жить между собою в мире, не таить вражды друг против друга, поддерживать один другого в трудное время, вспоминать время от времени о семье, питать жалость к бедняку и при благоприятных обстоятельствах платить мои долги, если таковые окажутся. Дети! Носите с честью мое трудом заслуженное еврейское имя, и да будет вам в помощь Господь в небе. Аминь!

1

Я родился в доме, окна которого выходят на восток, юг и запад. Было 24 июня, и солнце в этот день светило в окна восточной стены, что соответствует первым десяти градусам Рака, и означало мою принадлежность к первому Деканату. Планета – управитель Деканата – Луна. Камень Деканата – аметист. Ключевое слово – филантропия.

Передо мной сидит Рыжеволосая Венера и что-то чертит в блокноте, точно записывает мои анкетные данные… Если бы я рисовал ее, я бы положил ее, обнаженную, на кушетку, покрытую ослепительно белой, слегка подкрахмаленной простыней. «Как на блюдце». И позади кушетки густыми складками свисал бы серый тяжелый шелк. Да, еще множество подушек, обтянутых золотой парчой. И волосы, чуть сплетенные, перекинутые через плечо. А в руках, как на старинных картинах – деревянное с позолотой венецианское зеркало и огромная пуховка розовой пудры.

– Тебя когда-нибудь рисовали обнаженной? – спросил я.

– Конечно, – изумилась она таким тоном, точно было бы просто возмутительно, если бы никто не отважился на такое.

Рыжеволосая Венера – художник, доктор психологии. Ее любимый предмет – «гендерные исследования». Благо опыта понабралось немало. С благословения своего профессора, известного последователя Кьеркегора и Бергсона, она начала, говоря научным языком, «реконструировать мифологию съемок порнофильмов». Ко всему – она астролог, и вот сейчас, после перерыва в четверть века, мы сидим в дворике местного музея, потягиваем пиво, и она пытается что-то постигнуть в моей судьбе.